Воорту вспоминаются слова егеря из массачусетских лесов: «Теперь медведь будет бояться людей. Оно и к лучшему».
Что-то мягко касается лица. Москит? Воорт пытается поднять руку, чтобы отогнать его. Нет, сил еще не хватает.
Запахи внезапно меняются. Уксус, тунец и сладковатый, густой запах крови, напоминающий о старых «Тампаксах» в мусорных бачках в туалете или ванной.
Скрип двери, струя теплого воздуха в лицо, но дверь захлопывается, и дуновение исчезает.
Снова слышится шум дождя. Вдали — гул дорожного движения и визг тормозов. Шорохи снующих под полом грызунов.
Ощущение, что в помещении есть другие люди, исчезло.
Наконец Воорту удается поднять руку. Он медленно стягивает повязку с глаз. В голове пульсирует боль. Пить хочется смертельно.
Вокруг на полу раскиданы предметы, которых раньше не было: обертки от «Сникерсов», смятые пластиковые бутылки, мятая туалетная бумага, еще какой-то мусор. Уборная выглядит так, словно сюда вломился бездомный наркоман.
«Они сначала все тут вычистили, а потом раскидали ложные улики. Теперь здесь только фальшивые отпечатки пальцев и ДНК».
Простая лампочка без плафона освещает Воорта, с трудом поднимающегося на колени. Приступ рвоты выворачивает его наизнанку. Он видит свою тень на стене. Но не может избавиться от вкуса поцелуя.
«Я не смог защитить семью. Не смог защитить себя».
Встать не получается — слишком кружится голова. Воорт снова сворачивается в углу, дрожа, как наркоман во время ломки. Холодно, но от страха, от облегчения или от наркотиков — он не знает.
«Я помню кузена Альфа. Он служил охранником в Синг-Синге и оказался в заложниках. После этого он так и не стал прежним. Вечно пьяный, всегда как-то уходил, отодвигался. Все говорил о том, что потерял контроль и зависел от хулиганов».
Несколько мелких следов на запястьях кажутся единственным свидетельством произошедшего.
«Звонившая мне „проститутка“ исчезла, если это вообще была проститутка. Я так и не увидел ее лица, даже в профиль. И сомневаюсь, что ее хотя бы звали Люси».
Он натягивает брюки; собственные дрожащие ноги кажутся ему тощими и желтоватыми.
Снова вспоминаются слова егеря: «Теперь, когда мы пометили нашего медведя, мы будем знать о нем все. Где он спит. Что ест. Отныне все его секреты — наши».
Воорт ковыляет в ночь, в неизменно равнодушный к бедам людей город. Дождь словно становится холоднее. Мимо с ревом проносятся сверкающие машины. Воорт сворачивает на Одиннадцатую авеню — просто еще один пешеход, уставившийся себе под ноги.
Он по-прежнему чувствует поцелуй, прикосновения рук к ягодицам, словно они нанесены, как татуировка, на нервные окончания. Дождь не приносит очищения. Беспомощность кажется настолько сокрушительной, что Воорт не понимает, как может двигаться. Неожиданно он осознает, что таращится на рекламный щит над фонарем на углу Восемнадцатой и Одиннадцатой: на нем радостно скалится четверка репортеров Эн-би-си — роскошно одетых и причесанных мужчин и женщин, которые, наверное, никогда не отклонялись от знакомого курса, уютного образа жизни, состоящего из передвижений между студией, пятизвездочными ресторанами и роскошными квартирами на верхних этажах, подальше от улиц.
«МЫ ЗНАЕМ ВСЕ, ЧТО ПРОИСХОДИТ, ПОКА ВЫ СПИТЕ» — гласит надпись на щите.
«Я даже не знаю, расследование какого именно дела им нужно прекратить. А может, они планируют что-то на будущее или прячут что-то из прошлого. Я чувствую себя таким грязным».
Раздается рев гудка, и Воорт понимает, что стоит посреди улицы, уставившись на часы на стене. Невозможно поверить, как мало времени прошло.
«Я никому не скажу о том, что произошло».
Дождь становится все холоднее. Воорт ковыляет по набережной реки. Больше на улице никого нет, даже людей с собаками. Он идет мимо Челси-пирс, элитного спортивного комплекса, примыкающего к Гудзону: мимо застекленных гимнастических залов, где маленькие девочки как-то слишком ненадежно балансируют на деревянных брусьях; мимо застекленных баскетбольных площадок, где маленькие мальчики в спортивных костюмчиках как-то чересчур сильно бьют друг друга, прыгая под корзинами, стараясь причинить боль, а не просто победить. Идет мимо лодочного навеса, где они с Камиллой хранят каяки, а потом — мимо места, где стоял Всемирный торговый центр. Три его кузена потеряли там жизни, пытаясь спасти других людей.
«Я бы согласился на что угодно».
Его худшие кошмары сулили боль, но не унижение. Угрозы, но не внезапное нападение. Кто из полицейских не пытался представить себе, как справится с приставленным ко лбу пистолетом? Или с угрозами по телефону? И кто из копов не подкреплял эти видения знаниями, полученными из признаний, показаний, конфиденциальной информации? «Мы зарубили его, — признаются преступники. — Похоронили в Коннектикуте. Били его лопатами. Утопили, но сначала вспороли брюхо, чтобы он не всплыл».
Поздно ночью, выпив несколько раз по нескольку стаканов в нескольких барах, они с Микки сказали друг другу:
— Если бы кто-то угрожал мне, я бы выдержал. Но если бы угрожали семье, я бы остановился.
Разговоры за выпивкой.
В конце концов Воорт оказывается в Гринвич-Виллидж, неподалеку от дома, хотя совершенно не помнит, как сюда попал. Часы на Библиотеке Джефферсона показывают два тридцать. Дождь перестал. Улицы сверкают. На Шестой авеню людно даже самой глухой ночью. Несколько баров открыто. Под навесом у французского бистро официанты подают омлеты. Перед греческой закусочной даже выстроилась небольшая очередь. Из бара доносится треньканье пианино — что-то из Барри Манилова. Стало теплее.
— Это Конрад Воорт?
Перед ним женщина, гладкошерстный ретривер на поводке виляет хвостом. Он смутно узнает соседку, которая живет через два дома от него.
— Что с вами случилось? — спрашивает она.
— Попал под сильный дождь.
Говорить мучительно. Воорт смотрит на женщину — актрису телесериалов — словно из дальнего далека.
Она уходит, а Воорт, шатаясь, идет по Тринадцатой улице, к дому.
Вот и он, теплый и ярко освещенный. Убежище. Золотой свет льется из гостиной нижнего этажа и кухни. Знакомые машины припаркованы у дома, под кленами. «Тойота-приус» кузена Мэтта. «Тойота-форанер» кузины Марлы. «БМВ» Микки.
«Не хочу туда идти».
Воорт уже поворачивает назад, но его окликают. Дверь открыта. Льющийся из нее свет, кажется, воскрешает боль в черепе. Или это снова наркотик? Обеспокоенное семейство поджидало его. Они звонили на сотовый. Почему он не отвечал? Несколько часов назад появился Микки; он разыскивал Воорта, тот, по его словам, исчез.
— Я работал. Ничего страшного, — отвечает Воорт.
— Ты промок. — Лица кажутся огромными и вытянутыми. Их забота наполняет его стыдом, словно он каким-то образом подвел не только себя, но и их.