Охранник поглядел на них:
— Чертовски долго…
— Одну минутку, пожалуйста, — попросил Пол.
— Еще не хватало, я и так чуть не заснул от скуки…
— Одну минуту, — отрезала Джорджия.
Охранник со стоном потянулся за следующим журналом.
Пол повернулся к Джорджии и торопливо проговорил:
— Знаете, как я получил эти шрамы? В лаогай. Это наш ГУЛАГ.
— ГУЛАГ?
Это напомнило ей о сталинской России.
— Немногие знают о нем. Китайское правительство держит его в большом секрете, но когда-нибудь лагерная система попадет в исторические книги наравне с Дахау и Треблинкой. Это так называемые трудовые исправительные лагеря. Все равно что ГУЛАГ. Заключенные работают в чудовищных условиях, шьют обувь, одежду, делают всякие приспособления… в основном на экспорт, например спортивные рубашки.
Он затаил дыхание.
— Меня отправили на химический комбинат. В исправительных лагерях не заботятся о технике безопасности. Около ванн с кислотой нет заграждений, и мы постоянно обжигались. Меня заставили руками вычерпывать кислоту. А так как у меня получалось недостаточно быстро, то двое мужчин натерли мне лицо кислотой. Они смеялись.
— Почему вас посадили в тюрьму? — слабым голосом спросила Джорджия.
— Потому что я принадлежал к движению Фалуньгун, — терпеливо объяснил Пол. — Мне удалось выбраться из лагеря после того, как я подписал кучу бумаг, обещая, что забуду о Фалуньгун. Но я не мог не заботиться о своих пациентах. Им это шло на пользу. Помогало в семейных отношениях, в отношениях с другими людьми, в борьбе со стрессами, в общем, помогало. Вот так я попал в список смертников. Потому что пошел против их правил.
Джорджия все еще пыталась осмыслить сказанное Полом, когда он заговорил вновь:
— На следующей неделе я возвращаюсь в Китай.
— Что?
— Это единственный выход, иначе всю семью депортируют в конце месяца. На наше прошение мы получили отказ. Китайское правительство не часто принимает беглецов обратно, так что австралийские власти ухватились за возможность избавиться от нас. Кстати, их уверили, что последователей Фалуньгун больше не преследуют, вот они и решили, что нам ничто не угрожает. А если так, то зачем нам оставаться?
— Но мне показалось, вы сказали, что возвращение…
— Меня казнят.
У Джорджии похолодело внутри:
— Нет! Не может быть!
Пол отвернулся:
— Хотелось бы мне ошибиться, ведь тогда мы все могли бы вернуться домой. В противном случае Джули и Викки будут иметь серьезные основания остаться здесь. И Фан Дунмей тоже.
Слова не шли с языка Джорджии. Она молча смотрела на Пола, на его лицо с ужасными шрамами.
— Если я не вернусь в Австралию, то по крайней мере буду знать, что моя семья в безопасности. — Улыбка мелькнула на его губах. — И вы присмотрите за ними.
* * *
Вечером Джорджия сидела в шезлонге на Ки-Бич в тени крепкой африканской масличной пальмы и с помощью мобильника Дэниела пыталась дозвониться до иммиграционного департамента. Простиравшееся до горизонта Коралловое море сверкало на солнце так, что Джорджия не могла не щуриться. На берегу с серовато-белым, прозрачным песком было полно ракушек со съедобными моллюсками, и даже у самого шезлонга лежала круглая красивая раковина, которая как будто светилась на солнце.
Раковина была острой по краю, но гладкой, и Джорджии хотелось взять ее в руки, однако она на всякий случай воздерживалась. Еще не хватало, чтобы обе руки были в повязках.
В мобильнике звучала музыка Чайковского. Джорджия уже один раз попала не туда и теперь минут десять слушала «Лебединое озеро», размышляя, отключиться или терпеть до конца. Джорджия решила терпеть. Тем временем она вспомнила о дне рождения Табиты, неожиданно для себя забеспокоившись, приехал ли вовремя клоун.
Еще восемь минут, и она услышала женский голос:
— Чем могу помочь?
Джорджия представилась.
— Я звоню из-за своих друзей Джули и Пола Чжун. Они просили предоставить им статус беженцев…
— Вы не туда позвонили. Я переведу вас…
— Нет! Подождите!
Поздно.
Еще пять минут, и ответил другой женский голос:
— Слушаю.
Джорджия повторила то, что уже сказала.
— Прошу прощения, но мы не обсуждаем по телефону дела отдельных людей.
— А, хорошо. Я приеду. Как насчет завтра?
— Нет, нет. Не получится. Мы не встречаемся с родственниками и друзьями просителей.
— Тогда как же мне предотвратить отъезд моих друзей в Китай, где они будут казнены?
— Вам нужно подать письменное прошение…
— Но ему ехать на следующей неделе! Возможно, он будет уже мертв, когда вы получите мое письмо!
— Мисс Пэриш, не надо кричать.
— Но ему грозит смертельная опасность!
— Запаситесь терпением. У нас много работы и совсем нет времени на…
— По крайней мере, вы можете посоветовать мне, как предотвратить депортацию? Пока я что-нибудь не придумаю. Они могут жить в моем доме, пока не встанут на ноги, и правительству совсем ничего не придется им платить, я сама о них позабочусь…
— Нет. Если они получили уведомление о депортации, сделать уже ничего нельзя.
— Не может быть. В конце концов, почему бы вам не добиться для меня аудиенции у премьер-министра?..
— Мы этого не делаем.
— А что вы делаете? — резко спросила Джорджия.
— Прошу прощения?
Джорджию охватило такое непреодолимое желание накричать на женщину, что она отключила телефон. Ей захотелось выпить пива. Потом она схватила лист бумаги и нарисовала что-то вроде карикатуры: человек висит в петле, а клерк из иммиграционной службы тем временем подпиливает свои ноготочки.
Черт. Наверное, придется начать громкую кампанию в защиту Джули и Пола. Что-то надо делать. Поймать представителя правительства тоже оказалось делом нелегким. Три разных человека обещали перезвонить Джорджии на мобильник, но он молчал последние два часа. У нее было отвратительное ощущение, что как только они положили трубки, то сразу же выкинули записи о Джули и Поле в корзину и пошли пить кофе.
Джорджия отправилась к машине за следующей коробкой с пивом. Она как раз пила из бутылки, когда зазвонил телефон, и от неожиданности она закашлялась.
— Ты узнала, где Ли?
Ни здравствуйте тебе, ни как ты себя чувствуешь, ни как прошел день. Впрочем, это было к лучшему, так как пиво попало ей в нос.
— Нет, Дэниел, не узнала. Извини.