Пожалуй…
* * *
Долгие дни я ждал, когда вернется Марианн Энгел.
Я слишком много думал о ней, не давая себе времени бояться очередной обработки ран или выстраивать планы самоубийства. Когда желудок начинало сводить от боли, я пугался уж не скучаю ли по ней — едва знакомой мне женщине? Желал л и я ее, жаждал ли? Честно — не знаю. Прежде нечто подобное мне доводилось испытывать только тогда, когда иссушался городской кокаиновый трубопровод.
Как выяснилось, фламенко в животе не было вызвано страстным желанием. Мои нервные внутренности вскоре загнали себя в пылающую боль. Кишечник жгло как перцем чили, в заднем проходе звякали кастаньеты. Нэн давила мне на живот и спрашивала, где болит. Я сообщил, что повсюду, черт возьми, гражданская война, как в какой-нибудь Испании, будь она неладна. Вскоре в палату ко мне набились другие доктора, выросли рядами белые халаты (мне на ум пришли поля Фландрии). Медики делали мне УЗИ и рентген и бормотали всякие «интересненько…» и «хммм». (Как бы ни было ему на самом деле интересно, врач никогда, никогда не должен произносить это свое «интересненько…» или хмыкать перед пациентом!) Довольно скоро в результате этих бормотаний выяснилось, что у меня случился острый приступ панкреатита, от чего разрушилась большая часть тканей поджелудочной железы. Некроз поджелудочной железы бывает двух видов: с инфекцией и без. У меня случился некроз с инфекцией. Либо немедленная операция, либо хорошие шансы не выжить. Поэтому доктора сообщили мне, что выбора нет — придется лишиться, и как можно скорее, приличной порции поджелудочной. Почему бы и нет? Я лишь пожал плечами. Через пять часов после постановки диагноза меня вкатили на каталке в операционную, и анестезиолог предложил посчитать от десяти до одного. Я досчитал лишь до шести.
Ожоговым пациентам не подходит обычная анестезия — нам дают кетамин, который часто вызывает галлюцинации.
Наконец-то я дождался галлюцинаций приятных — неожиданного бонуса к испытанию, во всем прочем весьма печальному. Я увидел океан, а рядом со мной стояла симпатичная англичанка… ах, что может быть лучше для обгоревшего страдальца, чем сон о воде?
Очнувшись, я узнал, что мне удалили половину поджелудочной железы. Заодно хирург прихватил горсть соседних кишечных тканей, которые тоже были повреждены. Надо полагать, решил, раз уж я все равно на столе, можно резать по максимуму. Кусок за куском, я становился медицинскими отходами. Кто знает, может быть, однажды доктора зачистят меня до абсолютного ничто.
Марианн Энгел, одетая в темное и мрачное, сидела в кресле в углу палаты и читала. Через несколько секунд, когда мой взгляд сфокусировался, я опознал халат для посетителей. Марианн Энгел заметила, что я пришел в себя, и поспешила ко мне, а обложка ее книги кричала: «Nonornnismoriar». [5]
— Зачем ты пришла? — Я рассчитывал на ответ, способный удовлетворить мое самолюбие.
— Я пришла посмотреть на твои страдания.
— Что?
— Я тебе завидую.
Забудьте о ее душевной болезни: после ожогов невозможно вытерпеть, когда кто-то утверждает, что вам завидует. Сквозь туман анестезии я попытался дать ей самую резкую отповедь. Не помню, что именно я говорил, но уж точно ничего приятного.
Она поняла, как меня задевают ее слова, и попыталась объяснить:
— Я завидую всем, кто страдает, ведь страдания украшают душу! Оки приближают к Христу. Страдальцы — избранные Богом.
— И чего ты себя не подожжешь? — выплюнул я. — Посмотрим, как ты сразу похорошеешь!
— Я слишком слаба, — ответила Марианн Энгел, будто не расслышав сарказма. — Я боюсь не только пламени; я боюсь умереть, не выстрадав до конца.
Наркотик снова затопил меня тьмой. Хорошо, что этот разговор прервался.
Я по-прежнему не знал, чем именно болеет Марианн Энгел, но после ее заявления «страдальцы — это избранные Богом» с приличной долей вероятности предположил шизофрению.
У шизофреников часто бывают очень непростые отношения с религией. Отдельные врачи связывают это с первым приступом болезни: шизофрения чаще всего развивается у людей в возрасте от семнадцати до двадцати пяти, то есть тогда, когда многие впервые начинают осмысливать свои религиозные убеждения. У шизофреников часты приступы обостренного восприятия мира — или откровенного бреда вроде слуховых галлюцинаций, — которые могут заставить их поверить в свою особую избранность. Положение усугубляется еще и тем, что шизофреники подчас с трудом принимают метафоричность религиозной символики.
В основе христианства лежит идея, что Иисус умер за грехи всего человечества: во искупление всех нас. Христа подвергли пыткам и распяли на кресте. Шизофреник, в попытке понять эту историю, может прийти к следующему выводу: Иисус — возлюбленный Сын Господа, Иисус испытал невероятные страдания, следовательно, те, кто переносит самую сильную боль, более остальных любимы Богом.
Издавна и традиционно истинно верующие думали, что страдание приближает человека к Спасителю; впрочем, лучше конкретный пример, чем сухая теория. А посему позвольте рассказать вам о жизни некоего Хайнриха Сузо, немецкого религиозного мистика. Сузо, родившемуся в 1295 году, предстояло сделаться одним из самых важных религиозных деятелей своего времени, а также получить прозвище Min-nesanger («поэт, воспевающий любовь») благодаря поэтичности своих писаний.
В возрасте тринадцати лет Сузо вступил в монастырь доминиканцев в Констанце и, по собственному признанию, абсолютно ничем не проявил себя в первые пять лет религиозной жизни. Однако в восемнадцать лет он испытал внезапное прозрение — столь острое ощущение божественного восторга, что ему показалось, как будто душа отделяется от тела. Он счел случившееся событием такой важности, что именно с него начал свое жизнеописание, «Das Buch von dem Diener».
По мнению одних исследователей, жизнеописание Сузо — это первая автобиография на немецком языке; другие возражают: дескать, вовсе это не автобиография. Есть мнение, что большая часть книги написана некоей Эльсбет Штагель, молодой монахиней из монастыря Тос, любимейшей духовной дочерью Сузо.
Очевидно, она записала многие из бесед с Сузо и использовала их в качестве основы для жизнеописания, без ведома своего духовного отца. Сузо же, обнаружив содеянное, сжег часть рукописи еще прежде, как Господь «повелел» ему сохранить оставшееся. Никому доподлинно не известно, сколько в этой «Жизни» было писано Штагель, а сколько — самим Сузо.
«Жизнь» — захватывающее повествование, богатое удивительными подробностями о видениях, которым сподобился Сузо: Господь показывал ему образы Небес, Ада и Чистилища; души умерших являлись к нему, чтобы поведать о своей после-жизни.
Отличная книга, и написана так волнующе! Но самое поразительное в «Жизни» Сузо (или Штагель) — описания мук, которые он себе причинял.
Будучи приверженцем убеждения, будто телесный комфорт ослабляет дух, Сузо уверял, что не входил в отапливаемый дом целых двадцать пять лет и что не пил воды, пока язык не растрескался от сухости (а потом заживал около года). Сузо ограничивал себя в пище: ел только раз в день и никогда не потреблял мяса, рыбы или яиц, а однажды испытал видение, в котором возжаждал яблока сильнее, чем божественной мудрости, и тогда, чтобы наказать себя, продержался целых два года без фруктов. (Вот интересно: неужели нельзя было просто принять мораль к сведению и продолжить есть реальные — в противоположность метафорически запретным — фрукты?)