— Ну так вот: несколько дней назад их компьютер взломал хакер…
— Ты всегда был против этих дурацких компьютеров…
— Да. Самое интересное, что вся их связь и сигнализация были завязаны на этот компьютер. Я пошел в туалет, так компьютер спустил воду, едва я поднялся с унитаза. Зачем тогда руки, если за тебя все делает компьютер? Можно их совсем отрубить.
— Ты всегда говорил, что…
— Спасибо, я знаю. Но разве кто-нибудь слушает? Нет, я…
— Я слушаю.
— Потом они обнаружили, что этот хакер проделывал какие-то фокусы с датчиками движения. Скажи, чем плохи обычные картотеки? Их, во всяком случае, никакой хакер не сломает.
— Не взломает, дорогой.
— Ну так вот: я приехал в музей лишь после того, как на них дважды наехали. О первом случае они, конечно, не сообщили. Можно мне еще чайку?
— Конечно, милый.
Ирма плеснула в чашку молока и налила в него чай.
— Спасибо. Полицию вызвали, только когда погасло электричество. Они усилили охрану внутри компьютера, а не в музее! Представляешь? Так вот, кто-то вырубил электричество и их распрекрасные компьютеры и телефоны загнулись, так что им пришлось посылать человека на улицу, чтобы позвонить в полицию. А потом они заметили, что исчезла картина Камизера Малича, та самая, которую они только что купили за шесть миллионов фунтов. И все эти дамочки в жемчугах мечутся по музею в полном трансе, а я сижу в сортире с автоматическим спуском воды. Оказалось, что кто-то открутил яйца всем предохранителям в здании, подложив бомбу в закрытую коробку, которая находилась в закрытом же стальном шкафу. А влезли они через разбитое подвальное окно. Вот так все и случилось.
— Что-нибудь еще, дорогой?
— Не знаю, имеет ли это отношение к делу, но мне позвонил Нед и сообщил, что из одной шикарной квартиры на Сент-Джон-вуд украли картину. Он вообще-то не хотел меня привлекать, но это тоже была супрематическая мазня вроде той, которую стащили из музея. И купили ее на том же аукционе. И так же отключили сигнализацию, вырубив электричество в квартире. Ну, что ты об этом думаешь?
— И что тебе особенно не нравится в этой истории? — спросила Ирма, отпивая чаю.
— Ну, мне не нравится, что так легко можно было отключить сигнализацию, хотя это и не мое дело. Мое дело не предотвращать, а распутывать. Но эта кража какая-то странная. Не взяли ничего, кроме самого последнего приобретения. Завтра попрошу показать мне записи с камер наблюдения «Кристи». Посмотрю, кто был на этом аукционе. Возможно, там засветился заказчик. Он мог проиграть музею или не захотел слишком много платить. Воры обходятся дешевле, чем картины, которые они воруют. Почему грабители не унесли картину в первую же ночь, когда контролировали компьютер? Зачем было откладывать ограбление на день и отключать электричество?
Ирма продолжала чаевничать. Опустив на мгновение чашку, она тут же подняла ее снова.
— Это как «линия Мажино». Они обошли оборонительные сооружения, вместо того чтобы брать их штурмом. Пошли кругом.
Ирма выговаривала звук «р» как испанка. Она минуту помолчала.
— Когда, ты сказал, была куплена украденная картина?
— Что? Аукцион проходил в прошлую среду вечером.
— А когда забарахлил этот их компьютер в музее?
— В прошлую среду… Ирма, ты гений!
Где-то вверху гудели бледные люминесцентные лампы, бросая скудный свет на группу людей, стоявших в здании склада.
Среди них был профессор Саймон Барроу в пальто, надетом поверх пижамы. Глаза его покраснели от утомления. Рядом с ним топтались два дюжих охранника со сложенными на груди руками. Между ними стоял высокий статный блондин в синем полосатом костюме и накрахмаленной рубашке с запонками. Пятой в этой компании была женщина в белом халате, со светлыми волосами, собранными в пучок. Она сидела на табуретке спиной ко всем остальным. Рядом стояли два мольберта с картинами. Женщина склонилась над одним из них.
Барроу беспомощно щурил глаза. Второпях он забыл надеть контактные линзы. Вспомнив, что в кармане пальто должны быть очки, профессор извлек их наружу и нацепил на нос. Мир вновь приобрел четкие очертания. Увиденное поразило Барроу. «Что, черт возьми, здесь происходит?» — пронеслось у него в голове.
— Что, черт возьми, здесь происходит? — задал он вопрос уже вслух.
— Терпение, доктор Барроу, — холодно произнес блондин с аристократическим английским акцентом. — Сейчас вы все поймете.
— Значит, взлом компьютера был подготовкой к ограблению. Картину, за которой охотились преступники, еще не привезли в музей! — воскликнул Уикенден, выделывая в своих шлепанцах какие-то немыслимые танцевальные па.
— Ты правильно мыслишь, Гарри. Хочешь кусочек пудинга?
— Да. Давай его сюда. Это надо отметить. Тогда возникает вопрос: в котором часу эти хрюкеры влезли в компьютер?
— Мне кажется, они называются «хакеры», дорогой.
— Прошу прощения, ты, как всегда, права. Интересно, когда была куплена картина — до или после взлома компьютера? Скорее всего это случилось практически одновременно.
Воткнув вилку в пудинг, Гарри отправил его в рот и сразу же проглотил. С лица его не сходила улыбка.
— Организатор ограбления, вероятно, знал, что музей собирается купить картину.
— Или же присутствовал на аукционе и видел, как музей ее купил. Короче, это означает, что… Гарри, а тебе не кажется, что все было подстроено?
— Серьезно?
— Нет, не стоит так думать.
— Может, и не стоит, Ирма, но я не должен исключать любые версии.
— Ты сказал, что коробка с предохранителями была взорвана изнутри?
— Именно так.
— А компьютер заметил движение в щитовой в среду, как раз в ту ночь, когда в него влезли?
— Ага. Подожди-ка! Это все объясняет. Взрывчатку заложили в первую ночь, когда был взломан компьютер, а взорвали уже после того, как картина оказалась в музее!
— Гарри, ты такой сексапильный, когда расследуешь дело.
— Спасибо, любовь моя.
— В прошлый раз вы сказали, что я должен идентифицировать…
— Минуточку, доктор Барроу. Пожалуйста, продолжайте, Петра, — кивнул женщине блондин в синем костюме.
Барроу все никак не мог понять, что происходит. Картин, стоявших на мольбертах, он раньше никогда не видел.
Одна из них представляла собой на редкость безобразную супрематическую композицию.
Другая была абсолютно белой.
— Уверяю вас, я абсолютно ничего не знаю об этих картинах. Я вообще-то специалист по семнадцатому веку. Все, что появилось после тысяча восемьсот восьмидесятого года, совершенно не мой профиль. Современность меня не интересует. Я даже не знаю, какое сегодня число.