Пока Барроу говорил, одному из охранников позвонили и он передал трубку джентльмену в синем костюме. Тот пошел в глубь склада и скрылся в темноте.
Барроу переключился на картины. Одна из них была поистине чудовищной. Какая-то жуткая мешанина диссонирующих красок, наводившая на мысль о заплесневелом сыре. Скорее всего это творение какого-то безвестного русского художника-супрематиста, созданное между 1915 и 1930 годами. Вот и все, что он мог о ней сказать. Петра трудилась над ее нижним левым углом, но что именно она делала, Барроу разглядеть не мог.
Вторая картина была совершенно белой. Барроу вспомнил последние торги «Кристи», где с большой помпой продали знаменитую картину Малевича «Белое на белом». Но то, что он увидел здесь, было просто белым полотном.
При более внимательном рассмотрении Барроу понял, в чем тут дело. С холста был снят верхний слой краски, и под ним открылся грунт: смесь гипса с клеем, накладываемая на холст в качестве основы.
Правый верхний угол белого полотна имел несколько иной оттенок и фактуру, чем вся остальная поверхность. Создавалось впечатление, что картина была белой, а затем с нее сняли краску, оставив нетронутым лишь один угол. Зачем?
Потом Барроу увидел, что делала Петра. На коленях у нее стоял маленький поднос с бутылочками химикатов, кистями и скальпелями. Профессор заглянул ей через плечо. Оказывается, она растворяла краску на поверхности злополучной супрематической картины. Нижний левый угол был уже расчищен, и там виднелся гладкий черный фон.
Под супрематической композицией находилась другая картина.
Барроу застыл на месте, судорожно соображая, во что влип. Химикаты размягчили почти весь верхний слой, и женщина неторопливо счищала его с полотна, освобождая находящееся под ним сокровище.
Нижняя часть картины оказалась черной. Глухой неживописный тон. Следы кисти были тщательно скрыты, так что чернота покрывала холст непроницаемой бархатистой пеленой. Под краской проглядывали силуэты двух фигур, выписанных только до пояса. Они как бы растворялись в бездонной глубине фона. Потом на полотне появилось основание крыла.
Барроу попытался сопоставить события. Вынув из кармана пальто платок, он потер им косматые брови. Вернулся человек с запонками. На лице его было написано раздражение. Ухоженной рукой он ерошил волнистую шевелюру.
— Извините за отсутствие. Дела, — сказал он и прошептал что-то на ухо охраннику. Барроу расслышал несколько слов: «Мне надоели эти игры… пора с ним разобраться…»
Потом человек обернулся к Барроу.
— Полагаю, вы догадались, зачем я поднял вас среди ночи. Мне важно услышать ваше мнение, а все неудобства мы вам компенсируем.
— У меня просто нет слов.
— Я не понял, вы восхищены или расстроены, мистер Барроу?
— И то и другое. Я еще не решил.
С холста упали последние хлопья краски, и записанная картина открылась полностью. На ней была изображена молодая женщина в голубом, удивленная неожиданным появлением архангела с крыльями. Она стояла вполоборота, слегка склонив голову. Лицо ее было бледно и прекрасно, в карих библейских глазах застыла грусть.
Барроу вытер платком лицо и шею. Не зная, что сказать, он в нерешительности смотрел на полотно. Платок моментально стал влажным, и профессор спрятал его в карман.
— Откуда она у вас?
— Полноте, доктор, вам ведь платят не за то, чтобы вы задавали вопросы. От вас требуются только ответы, — веско произнес джентльмен. — Я навел справки и выяснил, что вы считаетесь лучшим в мире знатоком итальянской живописи эпохи барокко и, в частности, Караваджо. Все ваши коллеги сходились во мнении, что у вас сверхъестественная способность правильно атрибутировать картины. Я, конечно, не ученый, но и не полный болван. Мне кажется, меня пытаются обмануть. Поэтому я нуждаюсь в мнении специалиста.
Сложив руки на груди, он стал барабанить пальцами по левому предплечью.
Барроу почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Он слегка пошатнулся и засунул руки в карманы. Дыхание его стало прерывистым.
— Расслабьтесь, доктор Барроу. Я буду стрелять, только если вы солжете.
Барроу уже все понял, но колебался с ответом. Его сомнения были не морального, а скорее корпоративного характера. Он все никак не мог собраться с мыслями. И в конце концов решил сказать правду.
— Простите, но это подделка.
Последовала длинная пауза.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Мне очень жаль.
— Мне тоже, доктор Барроу. А можно узнать, как вы так быстро во всем разобрались?
— Извините, но мне все стало ясно еще до того, как она полностью счистила краску.
— Каким образом?
— А каким образом вы узнаете, что я — это я?
— Понимаю. Значит, у вас не было предвзятого мнения?
— Послушайте, я же сказал вам! Мне очень…
— …жаль. Я это уже слышал. Можете не извиняться. Я не собираюсь вас убивать. Ваши объяснения мне ни к чему. В любом случае объясняться будете не вы. Дайте мне телефон.
Один из охранников протянул ему мобильный. Набрав номер, джентльмен махнул им рукой.
— Отвезите доктора Барроу домой.
Двое молчаливых парней повели профессора к выходу. Уходя, он успел услышать несколько фраз, сказанных светловолосым джентльменом.
— Под той, что я купил, ничего не оказалось. Только грунт. А Караваджо был под картиной Грейсона, лот тридцать четыре. Но Барроу говорит, что это подделка. Конечно, я ему верю. Зачем ему лгать? Разумеется, мы выясним, кто ее написал, но сейчас вряд ли что-то можно сделать. Нет, думаю, нам не стоит в это ввязываться… Во всяком случае, пока. Я что-нибудь придумаю. Но он нам еще пригодится для…
Дверь за профессором захлопнулась.
Он оказался на улице, окруженный громадами складских зданий. В зыбком ночном свете они напоминали огромных морских черепах, плывущих над глубокой океанской впадиной. Барроу не заметил, как один из охранников исчез. Через минуту тот подогнал к выходу черный «лендровер». «Машина для перевозки заключенных», — усмехнулся про себя Барроу. Дверь открыли, и он залез внутрь. По дороге пассажир, сидевший на переднем сиденье, обернулся и вручил профессору толстый белый конверт.
— С благодарностью и наилучшими пожеланиями, — сказал он. — Нам придется вас побеспокоить опять. Если вы кому-нибудь об этом скажете, вас убьют. А если будете сотрудничать с нами и дальше, получите большое вознаграждение. Наш хозяин просил принести извинения за столь необычный способ общения. Заранее извините за следующее похищение. Шучу, профессор.
Все это было сказано без тени улыбки.
Барроу заглянул в конверт. Он был набит крупными купюрами. Профессор едва сдержался, чтобы не открыть рот от изумления.