И после таких слов он ушел, ушел навсегда.
Ушел, оставив Эвелин в ужасном состоянии. Нужно было как-то жить дальше и постараться забыть его, пережить разлуку, тем более тяжкую, что она была необъяснимой и — по крайней мере по ее убеждению — несправедливой. Ей предстояло одной растить ребенка, о скором появлении которого он не подозревал. Она родила девочку и, когда та подросла, солгала ей, что отец ее умер.
С этой ложью она жила уже тридцать лет, и даже сейчас при мысли об этом у нее больно сжалось сердце. Ей тяжело было обманывать дочь, но если бы Миа узнала, что ее отец жив, она непременно стала бы его искать, а этого Эвелин не могла допустить. Он совершенно ясно дал ей понять — он не желает обременять себя семьей, следовательно, Миа ожидало бы болезненное разочарование.
Слава Богу, что она сумела скрыть от хакима, что Миа — дочь Тома. Он еще не установил связь между ними, не спрашивал об этом. Эвелин с содроганием поняла: если бы он спросил, она наверняка не смогла бы утаить от него эту тайну. И тогда он стал бы преследовать и Миа, о чем страшно было даже подумать.
Маленькие победы. Сейчас они были единственным, что ее поддерживало.
Какие-то звуки за стенами камеры привлекли ее внимание. Тяжелые шаркающие шаги по каменному полу.
Она подошла к двери и попыталась заглянуть в глазок, но увидела лишь отражение своего лица. Тогда она прижалась к двери ухом и стала напряженно вслушиваться. Вскоре раздался скрежет отодвигаемой щеколды, скрежет ключа в замке, послышались какая-то возня и крик, от которого у нее мороз пробежал по спине. Отчаянный, умоляющий плач маленького мальчика. Жалобный вой был оборван сердитым окриком мужчины, приказавшим ему замолчать, и звуком пощечины, за которым последовал детский вскрик. Она уловила слухом приглушенный плач, но тут дверь со стуком захлопнулась, и щеколда со стуком встала на место.
Эвелин считала секунды, с бешено стучащим сердцем дожидаясь, когда уйдет этот человек, раздумывая, не попытаться ли установить связь с этим пленником. И вдруг подумала: а что, если здесь содержатся и другие заключенные? Она понятия не имела, что это за здание, кто здесь находится. Ее вели сюда с головой, замотанной в какой-то черный мешок, который сняли только в камере. И мысль о том, что здесь могут быть и другие пленники, испугала ее еще больше.
Она решила рискнуть:
— Эй! Там есть кто-нибудь? — Ее шепот отозвался эхом в тишине.
Ответа не последовало.
Она повторила свой оклик, на сей раз громче и отчаяннее, но безуспешно.
Ей показалось — вдалеке кто-то плачет, но бешеный стук сердца заглушал звуки. Выждав несколько минут, она снова окликнула возможных соседей, но ответом ей стала мертвая тишина. Эвелин совсем упала духом и, дрожа всем телом, села на пол, охватив голову руками и стараясь разобраться в окружающем ее кошмаре.
Она вспомнила лицо человека в белом халате, когда он смотрел на нее, слушая ее рассказ. Упоминание о Томе явно вызвало у него острый интерес. Он начал подробно расспрашивать о нем. Слушал очень внимательно, делая пометки в своем блокноте и важно кивая. Инстинкт ее не подвел. Ей не следовало говорить про Тома, но нестерпимый огонь, полыхающий в венах, заставлял ее покорно отвечать на все вопросы проклятого инквизитора.
Пока Миа в безопасности — во всяком случае, Эвелин на это надеялась. Но что касается Тома Вебстера, она не сомневалась — ее тюремщик не пожалеет усилий, чтобы разыскать его. И вместе с пугающей мыслью возникла другая, еще более тревожная — удастся ли Миа найти человека, который поможет ей разыскать Эвелин… Да и суждено ли ей вообще когда-нибудь увидеть свою дочь?
Офис посла специально разместили в глубине главной виллы, как можно дальше от въезда на территорию посольства, и защитили бронированными дверями и окнами с толстыми зеркальными пуленепробиваемыми стеклами. Морские пехотинцы и ливанские солдаты патрулировали сосновый лес позади квартала и охраняли передние ворота.
Безусловно, все предосторожности являлись необходимыми, но никто не строил иллюзий относительно полной гарантии безопасности. Если в столице одной из стран этого региона будет составлен план какой-нибудь изощренной политической интриги, для выполнения которого потребуется нанести удар по посольству, то никакие преграды не помешают им осуществить свое намерение. Это отлично сознавали все работающие здесь сотрудники, начиная с персоны, занимающей кабинет в сердце крепости, то есть самого посла. Корбен стал свидетелем различного отношения людей к назначению на этот высокий пост. Действующий посол, к его чести, занял его с похвальным стоицизмом.
Войдя в кабинет, Корбен застал посла в обществе какого-то незнакомца, который сразу встал и назвался Биллом Кирквудом. В дополнение к весьма привлекательной и представительной внешности он обладал крепким рукопожатием и умным пытливым взглядом. Ростом он был с Корбена и находился в отличной физической форме. Корбен дал ему на вид лет сорок.
— Билл прилетел сегодня из Аммана, — сообщил посол Корбену. — Он явился в связи с похищением Эвелин Бишоп.
Что-то слишком быстро, удивился про себя Корбен.
— Что вас заинтересовало в этой истории? — осведомился он у Кирквуда.
— Видите ли, мы с Эвелин познакомились несколько лет назад. Я работаю в ЮНЕСКО в отделе культурного наследия, и Эвелин помогала нам в борьбе с застройщиками, которые пытались захватить исторический центр города. Эта женщина — настоящий ураган, такую не забудешь! — Он восхищенно улыбнулся. — С тех пор мы финансируем некоторые ее работы на территории Ливана.
Корбен вопросительно взглянул на посла, не понимая, к чему ведет Кирквуд.
— Билл беспокоится за Эвелин и как человек, и как профессионал, — пояснил посол и кивком попросил Кирквуда продолжать.
— Ну, прежде всего меня, конечно, тревожит благополучие Эвелин. Это самое главное. Мы ее очень ценим и уважаем, и мне хотелось бы быть уверенным — принимаются все меры, чтобы поскорее вернуть ее живой и невредимой. Кроме того, — после некоторого колебания добавил он, — безусловно, присутствует и обеспокоенность по поводу репутации одного из самых уважаемых и видных археологов, которую могут очернить газетчики, если ей будет предъявлено обвинение в незаконной торговле артефактами. А насколько я понимаю, именно в таком свете правительство Ливана намерено представить историю ее похищения. — Он скользнул взглядом в сторону посла, затем продолжал: — Должен сказать, мы не склонны поддерживать его в этой версии.
— Необходимо взвесить все аргументы за и против, — заметил посол со сдержанностью испытанного профессионала. — В настоящее время положение Ливана является весьма неустойчивым. Можно не сомневаться — факт похищения прямо на улице американской гражданки, к тому же довольно пожилой женщины, без видимых на то оснований будет расценен как террористический акт, направленный против европейцев. Преступники не могли подобрать для похищения более неподходящего момента. Население и правительство всеми силами стремятся вернуть Ливану репутацию мирной и стабильной страны, что им с трудом удалось сделать после долгой войны. А после летних катастрофических событий страна больше чем когда-либо нуждается в иностранных инвестициях. Сегодня днем мне звонили премьер-министр и министр внутренних дел. Они в панике. Не стоит и говорить, что больше всего они опасаются, как это отзовется на росте инвестиций, а если история с похищением станет развиваться по спирали и подтолкнет к этому подражателей…