А потом пересказал все об откровениях кардинала Бруньоне.
Слушая повествование Рейли о встрече в Ватикане, Тесс старалась заглушить в себе острое чувство вины. Подлинность ее находки, подтвержденная теми, кому она более всего угрожала, зарядила энергией каждую клеточку ее тела, но говорить об этом она пока не могла. Она изображала изумление, задавала вопросы и все больше и больше ненавидела себя за каждый фальшивый жест. Больше всего ей хотелось выхватить спрятанную рукопись и тут же, сейчас же, показать Рейли. Она читала на его лице глубоко скрытую тревогу и понимала, какую рану нанесло этому человеку признание Бруньоне, что в самом сердце его веры скрыта ложь. Она не хотела причинить ему еще большие страдания, предъявив вещественные доказательства этой лжи. Сейчас она не была даже уверена, что решится на это позже. Да, ему нужно дать время. И ей тоже нужно время, чтобы все обдумать.
— Ты как, ничего? — неуверенно спросила она.
Он смотрел в пространство, на лицо легла тень: как видно, нелегко ему было выразить словами то, что он чувствовал.
— Трудновато, но, понимаешь, все это — Турция, Ватикан, шторм… все сейчас кажется страшным сном. Может, сказываются лекарства или еще что, но… наверное, позже это все уляжется в голове. А пока я слишком устал. Я опустошен и не знаю, сколько тут от болезни, а сколько — от чего-то еще.
Тесс всматривалась в его измученное лицо. Нет, сейчас определенно не время рассказывать.
— И Венс и де Анжелис получили по заслугам, — сказала она и добавила, просветлев: — А ты жив. Разве это не причина поверить в Бога?
— Может быть…
Он вяло, неубедительно улыбнулся.
Рейли не сводил глаз с ее лица. Его клонило ко сну, но вдруг он поймал себя на том, что думает о будущем. Задумываться о будущем было не в его привычках, и он удивился, что эти мысли пришли в голову сейчас, когда его чуть живым выбросило на далекий берег.
Он поймал себя на мысли, что не знает, захочет ли после всего этого остаться в ФБР. Прежде ему нравилась его служба, но последний случай нанес глубокую рану. Впервые он почувствовал, что устал от избранного им образа жизни: устал целыми днями гадать, что творится в головах у подонков, устал сталкиваться со всем худшим, что могла предложить жизнь. Он лениво задумался, не стоит ли сменить работу, чтобы снова научиться радоваться жизни — и, может быть, даже снова поверить в людей.
Веки у него слипались.
— Прости, — выговорил он, уже засыпая, — давай оставим это на потом.
Тесс взглянула на крепко спящего Рейли и почувствовала, что сама изнемогает от усталости.
Она вспомнила его шутку насчет будущих отпусков и улыбнулась, чуть заметно покачав головой. Отпуск сейчас пришелся бы очень кстати, и она точно знает, где хочет его провести. Аризона отсюда представлялась истинным раем. Она решила, что отправится прямо туда. Страшно даже подумать вернуться на работу. Одна пересадка в Нью-Йорке — и она увидит дочку. А если Гвирагоссян или еще кто в институте будет недоволен, то и черт с ними.
Ей вдруг пришло в голову, что в юго-западных штатах для археолога полно интересной работы, а в Фениксе имеется музей мирового класса. Она покосилась на Рейли. Воспитан Чикаго, усыновлен Нью-Йорком, он наверняка уже не может жить без городского шума. Согласится ли он бросить все это и променять на тихую жизнь в пустынном штате? Ответ на этот вопрос вдруг показался ей очень важным. Важнее всего.
Тесс вышла на балкон его спальни и смотрела на звезды, вспоминая ту ночь, которую они с Рейли провели вдвоем в горах по дороге к озеру. На острове и днем было тихо, а ночью его охватывало небесное спокойствие. Тесс всем существом впитывала тишину и покой. Может быть, такие ночи выдаются и в Аризоне, но только не в Нью-Йорке. Она задумалась, как отнесется Рейли к тому, что она бросит работу в институте Манукяна и переберется в Аризону. Нужно посоветоваться с ним.
Глядя на мерцающее море, она задумалась, что делать с рукописью. Несомненно, это важнейшее из археологических и религиозных открытий всех времен, и оно нанесет ошеломляющий удар миллионам людей. Это открытие принесет ей славу, которой не знал ни один археолог со времени находок в великих пирамидах почти восемьдесят лет назад. Но что оно даст остальному миру?
Ей хотелось поговорить об этом с кем-нибудь.
Ей просто необходимо поговорить об этом с Рейли.
Тесс помрачнела, поняв, что сделать это придется, и очень скоро. Вместо того чтобы лечь в постель, она вернулась в комнату и свернулась клубочком рядом с Рейли. Закрыла глаза и очень скоро уснула.
Следующие несколько дней прошли как в тумане.
Утро Тесс проводила с Рейли, потом отправлялась на долгую прогулку и возвращалась к обеду. Вечером снова уходила из дома и поднималась к руинам замка, чтобы оттуда наблюдать, как солнце медленно плавится в сверкающих водах Эгейского моря. Она больше всего любила это время дня. Сидеть, задумавшись, вдыхая наплывающие по склону запахи ромашки и шалфея, отдыхая душой среди идиллических развалин… Здесь она почти забывала об оставшемся в комнате свертке, мысль о котором ни на минуту не оставляла ее в другие часы.
На прогулках она встречалась с местными жителями. Те не скупились на улыбки и всегда находили время поболтать. За три дня она выучила наизусть каждую улочку городка и, осмелев, стала заходить дальше. Под пасторальную музыку ослиных криков и козьих бубенчиков она исследовала все уголки острова. Она доходила до крошечной обители Сан-Эмилиано и блуждала среди икон на белоснежных стенах или рассеянно брела по галечному пляжу, разглядывая морских ежей, облепивших камни под водой. Она посетила новый монастырь в Панормитисе и удивилась, повстречав там трех молодых афинских бизнесменов, живших в строгих гостевых кельях. Они объяснили, что приезжают сюда на несколько дней для отдыха, размышлений и, как они выразились, «обновления». В сущности, на острове Церковь напоминала о себе повсюду. Каждая деревушка строилась вокруг храма, к тому же на Сими, как и на всех греческих островах, чуть ли не каждую вершину холма украшали крошечные часовенки. Куда бы ни пошла Тесс, она встречала свидетельства влияния Церкви, но, как ни странно, они ничуть не подавляли ее. Нисколько. Церковь была органической, нераздельной частью жизни островитян, магнитом, притягивавшим к себе жителей и дарившим каждому силы и утешение.
Рейли становилось лучше с каждым днем. Он дышал уже не так натужно, отеки на губах и вокруг глаз спали, а со щек ушла восковая бледность. Он уже ходил по дому, а этим утром заявил, что не может больше прятаться от света. Пора было думать о возвращении. Тесс казалось, что на плечи ей легла тяжесть всего мира. Пришло время показать Рейли свою находку и обсудить, что с ней делать.
Она провела все утро в Маратонде: забрала из-под камня сундучок и уже подходила к дому доктора, когда чуть не столкнулась с женщинами, приносившими ей еду и одежду. Они только что вышли из церкви и искренне обрадовались встрече. Обе уже знали, что Рейли выздоравливает, и горячо обнимали ее, кивали и восклицали, радуясь за гостей. Тут же подошли их мужья. Мужчины жали ей руку, их лица лучились сочувствием и радостью. Наконец они распрощались, но еще долго оглядывались, посылая улыбки и махая руками застывшей в задумчивости Тесс.