– Ужасно.

– Да, ужасно.

Она потянулась к моей тарелке и взяла ломтик хрустящего картофеля. Я пододвинул тарелку к ней, и она взяла еще ломтик.

– Это сломило моих родителей. После исчезновения Шанталь появилась я, но я не похожа на сестру, поэтому они совсем разочаровались. Родители так и не оправились от удара.

– Что, по-вашему, случилось с Шанталь?

– Все решили, что ее убили. Подозревали одного старого пьяницу, который странно себя вел, но на него не смогли повесить ничего определенного. А потом прошел слух, что какой-то парень в белом фургоне прочесывал наш район в поисках одиноких детей.

– Всегда оказывается замешанным белый фургон.

– Да. Интересно почему. Нужно не забыть на следующее ограбление банка поехать в коричневом фургоне. Вы во второй раз смотрите на часы. Вы куда-то спешите?

– Просто уже поздно, – сказал я. – А завтра мне нужно быть в суде.

– Что-нибудь важное?

– Нет, всего лишь дело об опекунстве.

– Мне это кажется важным. Кого вы представляете?

– Мать.

– Это хорошо. Я обеими руками за матерей. Знаете, кто святой покровитель матерей?

– Нет.

– Святой Жерар. Его обвинили в том, что он обрюхатил одну женщину, и Жерар отказался разговаривать, пока его не оправдают.

– Должно быть, у него был хороший адвокат.

– Вы когда-нибудь стреляли из пистолета, Виктор?

– Никогда.

– А у меня есть пистолет. Я им еще ни разу не пользовалась, но в один прекрасный день кто-нибудь вломится в мою квартиру, и – бах!

– Учитывая собаку и пистолет, я, пожалуй, буду держаться от вас подальше.

– А, Люк. Он не опасный. А что касается того парня в парке, так он курил, а Люк не выносит запаха табака. Но я не думаю, что ее убили. Я говорю о сестре. Не думаю, что она вообще мертва. Помните девочку, про которую все думали, что она сгорела на пожаре, а потом оказалось, что ее украли и теперь она живет где-то в Нью-Джерси?

– Помню.

– По-моему, случилось то же самое. Думаю, Шанталь похитили, потому что она была идеальным ребенком. Наверняка она сейчас живет припеваючи.

– Кто похитил?

– Кто-то, кому она очень нравилась.

– Хорошо, что вы так думаете.

– Я все время ощущаю ее присутствие, словно она рядом, заглядывает через плечо, заботится обо мне. Именно это я имела в виду, когда говорила, что она моя святая Соланж. Ее нет, но она учит. Шанталь направляет мою жизнь в нужное русло. Благодаря ей у меня есть цель. Меня зачали, чтобы заполнить пустоту. Печально, что из меня не получилось хорошей девочки. Тем не менее я стараюсь. Поэтому в клубе я взяла ее имя.

– Уверен, что она была бы тронута.

– Правда? – Моника ослепительно улыбнулась, словно я похвалил ее волосы. – Надеюсь. Думаю, рано или поздно она даст о себе знать.

– Предполагаете, что после стольких лет Шанталь объявится?

– О, Виктор, я не предполагаю. Я убеждена, что так оно и будет. Как насчет пирога? Я могла бы съесть немного пирога. Здесь его готовят?

– Наверняка, – сказал я.

От меня не ускользнул тот факт, что она не спросила, откуда я узнал имя ее сестры. Моника всю жизнь ждала от нее вестей и, должно быть, мой интерес восприняла как знак свыше. В любом случае я не собирался рассказывать ей о татуировке, особенно после того, как услышал ее причудливые рассуждения о сестре. Представления о Шанталь и без того обжигали ее; мне не хотелось подливать в костер ведро бензина.

Мы заказали пирог. Мне персиковый, ей – черничный с горкой мороженого сверху. Моника была прекрасной даже с синими крапинками на зубах. И печальной. Обычно женская печаль затрагивает некую струнку в моей душе и побуждает к определенным действиям, но с Моникой я не мог поступить как всегда. Мне лишь стало грустно от того, что на ее жизнь столь сильно влияет пропавшая девочка.

Итак, я уверовал, что сестра Моники не имеет ко мне никакого отношения.

Порой я бываю тупее железной балки.

Глава 20

У меня есть толстая красная папка. Иногда она заполнена документами, иногда лежит пустая, но в любом случае то, что находится внутри, не так важно, как сама папка. Я прижимал ее к груди, словно она содержала коды запуска ядерных ракет, или номера телефонов приличных китайских ресторанов, или другую, не менее ценную информацию.

– Что в папке? – спросила Бет, когда мы ждали Терезу Уэллмен в коридоре суда по вопросам семьи.

– Кое-какие сведения, накопанные Филлом Скинком.

– У него есть что-нибудь на Брэдли Хьюитта?

– Он работает над этим.

– Тогда что в папке?

– А вот и наш клиент, – сказал я.

К нам осторожно приблизилась свежепричесанная Тереза Уэллмен в аккуратном платье.

– Мы сегодня судимся? – поинтересовалась она.

– Конечно, сегодня, – сказала Бет. – Теперь на вашей стороне фирма «Дерринджер и Карл». Мы работаем, несмотря ни на какие трудности. Вы первый свидетель. Готовы?

– О, я готова. Я люблю свою дочь больше всех в мире. Очень хочу увидеть ее, прижать к себе и отвезти домой.

– Я буду задавать вам вопросы, Тереза, – предупредил я. – Среди них, возможно, окажутся такие, которых вы не ожидаете.

– Например? – нахмурилась она.

– Вопросы о вашем прошлом и о том, как вы живете сейчас.

– Какие вопросы о прошлом?

– Лучше оставим их до заседания суда. Не нужно создавать впечатление, будто мы отрепетировали ответы. Но что бы ни случилось, Тереза, вы должны мне довериться – ведь я делаю все, чтобы помочь вам.

Она посмотрела на большую красную папку, которую я прижимал к груди, и прикусила нижнюю губу.

– Почему я должна вам довериться?

– Потому что больше некому.

– Все будет хорошо, Тереза, – пообещала Бет. – Если сможете убедить судью, что действительно изменили свою жизнь, у нас будут хорошие шансы на совместное опекунство.

– Мы можем доверять судье?

– Судья Систин – безукоризненно честная и абсолютно бесстрашная женщина, – сказал я. – Она может ошибаться, но никогда – намеренно.

– Просто говорите правду, – посоветовала Бет. – Если судья заподозрит, что вы что-то скрываете, это может серьезно нам повредить.

– Хорошо. Я постараюсь.

– Одного старания недостаточно, – сказал я. – Что бы здесь ни происходило, можно показывать свой гнев, печаль и всю гамму чувств, но нужно говорить только правду.