– Ну, если вам так нужно… Если вы на этом успокоитесь…
– Да, мне это нужно.
Я встал из-за стола, обошел его, запер дверь на ключ. Затем сел на стол, сбросил пиджак, ослабил галстук.
Когда узел галстука провис до второй пуговицы, я медленно расстегнул рубашку. Моника пристально наблюдала за мной. Наверное, для нее произошла перемена ролей: клиент раздевался на сцене, а она, затаив дыхание, смотрела на него из зала. У меня возникло желание предупредить ее, что лапать запрещено, но я не решился на эту шутку. Она смотрела на меня не похотливыми глазами пьяного мужика, а благоговейными очами верующей в ожидании чуда.
Я раздвинул полы рубашки. Моника привстала с кресла и склонила голову набок.
– Я думала, она больше.
– Мне и такой хватает, – буркнул я.
Она протянула руку и нежно обвела пальцем имя на татуировке.
Я хотел остановить руку, но прикосновение было настолько необычным и ласковым, что я смирился. А когда она придвинулась ко мне почти вплотную, я вдруг обнаружил, что жду легкого набожного поцелуя.
Раздался резкий стук в дверь.
Моника отпрянула в кресло. Я чуть не задел ее локтем, поспешно запихивая рубашку в брюки.
Приведя себя в порядок и спрыгнув со стола, я звонко крикнул:
– Да?
– Мистер Карл, – произнесла Элли из-за двери. – Детектив Макдейсс сказал, что высылает полицейского, который заберет улику и снимет ваши показания. Он также сказал, что мистер Слокум сегодня в суде, а помощница федерального прокурора Хатэуэй передала – цитирую: «Не хочу больше видеть его отвратительную физиономию».
– Опа! – воскликнул я. – Ладно, спасибо, Элли.
– Вам нужно что-то еще?
– Нет, это все.
Мы с Моникой посмотрели друг на друга и смущенно опустили взгляды, понимая, что зашли слишком далеко. Я стал застегивать рубашку. Она откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди.
– Ну вот и все, – сказал я, сел за письменный стол и принялся за галстук. – Вы убедились, что это всего-навсего глупая татуировка, которая не имеет ничего общего с вашей сестрой.
– Наверное.
– Мне было приятно встретиться с вами, Моника. Желаю вам счастья в будущем.
– Это означает, что вы не беретесь за дело.
– Правильно. Розыск пропавших людей, особенно пропавших много лет назад, не моя специализация.
– И вы больше не придете в клуб?
– Посещение стриптиз-баров тоже не по моей части.
– И больше не позовете на свидание?
– Это не было свиданием.
– Вот как. Значит, это все, – сказала она, поднимаясь. – Кстати, Хатэуэй, которая не захотела видеть вашу физиономию, – это полицейский детектив?
– Нет, она помощник прокурора. А что?
– Странное совпадение. Полицейского, который расследовал исчезновение Шанталь, звали детектив Хатэуэй.
Пальцы у меня одеревенели, и узел, который я завязывал, распустился сам собой.
– Родители до сих пор хорошо о нем отзываются. Детектив Хатэуэй искал Шанталь долгие годы. Родители сошлись с ним очень близко. Он почти стал членом нашей семьи.
– Что вы говорите?
– Мы давно его не видели.
– Сколько вам лет, Моника?
– Двадцать шесть.
– За сколько лет до вашего рождения исчезла сестра?
– За два года. А что?
– Просто думаю.
– Спасибо за то, что показали мне татуировку, Виктор. Не знаю, что она означает, но обещаю, что больше не буду вас беспокоить.
Она повернулась ко мне спиной, щелкнула ключом и отворила дверь. Я наблюдал за ней, пытаясь осмыслить услышанное.
– Моника, – позвал я, прежде чем она вышла.
Она повернулась, на ее лице появилась надежда.
– Наверное, мне следует познакомиться с вашими родителями. Как по-вашему?
Боже, у нее была чудесная улыбка.
– Найти твоего Брэдли Хьюитта было несложно, – сказал Скинк. – Такому парню нужно, чтобы все знали, что он в игре. Завтрак в «Пальме», обед в «Мортоне», общение с богатыми и влиятельными и сопровождение из трех парней при полном параде, включая портфели.
– Так, при нем находится свита, – констатировал я.
– Точно.
– Мне тоже хочется свиту.
– Ты не потянешь свиту. Кстати, почему во всех роскошных заведениях подают стейки?
– Ублажают плотоядных.
– Тогда почему городское кладбище заполнено любителями стейков?
– Потому же.
Мы шли по Фронт-стрит, тихой улице, выложенной брусчаткой. Изредка в обе стороны проезжали автомобили в поисках места для парковки. По большей части жизнь в городе бурлила в западных районах: Олд-сити и Сесайти-хилл, – там сияли огни ресторанов и вывески баров. Фронт-стрит была мало освещена, хотя рядом текла река и нагоняла тумана. Улица для приятных свиданий и доверительных разговоров.
– Это фасад дома твоего Брэдли Хьюитта. Я послонялся около и не обнаружил ничего интересного, – сказал Скинк. – Но не сдался, это не в моем характере. Я продолжил слежку. И вот чудным вечером во вторник наконец увидел его. Он шел к реке.
– Со свитой?
– Конечно, на то она и свита. Он спустился по набережной и немного погодя завернул к модной забегаловке. Они все туда вошли. Через несколько минут я заглянул в окно и осмотрел зал. Роскошный зал, правда: красные стены, мраморные полы – все в старом стиле. За столиком сидела свита, со страшной силой наслаждаясь пиршеством. Но Брэдли отсутствовал.
– Может, он вышел в туалет?
– На столе не было лишней тарелки. Он находился в другом месте, куда не пригласил свиту.
– Любопытно.
Скинк перешел на другую сторону улицы, и я последовал за ним. Мы двинулись вдоль череды припаркованных автомобилей.
– Я нашел себе укромное местечко и продолжил наблюдение, заодно примечая все, что творится вокруг. Скоро стали прибывать лимузины и поочередно изрыгать на тротуар пассажиров, будто шеренга блюющих пьянчужек: шлеп, шлеп, шлеп.
– Избавь меня от метафор.
– Сперва появился пробивной спекулянт недвижимостью, о котором передавали в «Новостях», потом член городского совета, выступавший против таких спекулянтов, а потом, можешь себе представить, его честь собственной персоной.
– Мэр?
– Правильно. Я снова осмотрел зал через окно, теперь уже осторожнее, так как у дверей возник коп. Ни одного из прибывших.