Она осталась в комнате. Даже сейчас, когда со стороны Оресунда веяло ледяным февральским холодом, в Копенгагене было полно норвежцев. Они ходили по магазинам, пили, собираясь в самых дешевых кабаках, ели котлеты и мечтали о том, как приедут в следующий раз весной, когда пиво можно будет пить на улице, а в парке Тиволи откроются площадки аттракционов. Ей хотелось домой.

Домой. Она с удивлением поняла, что домом для нее стал Вильфранш. А ведь ей не нравилась Ривьера. Раньше.

Все так изменилось.

Я родилась заново, подумала она и улыбнулась шаблонной фразе. Пальцы пробежали по животу. Он подтянулся, стал более плоским. Она лежала обнаженная на кровати поверх одеяла. Бархатные шторы были открыты. Только тонкие полупрозрачные занавески разделяли ее и того, кто, может быть, за ней следил. Если кто-то хотел ее увидеть, то из окон второго или третьего этажа на противоположной стороне улицы ее вполне можно разглядеть. Из окна сквозило. Она вытянулась и погладила свою руку, кончики пальцев почувствовали гусиную кожу. Брайль, подумала женщина. Моя новая жизнь написана на коже шрифтом для слепых.

Конечно, ей пришлось идти на риск. Но она знала, что справится, и без колебаний выбрала самый оптимальный с ее точки зрения путь.

Риск, вкус опасности — это было прекрасно.

Уверенность в собственных силах, ощущение неуязвимости — это могло подвести ее в будущем. Она поняла это, когда вернулась обратно, на виллу Бей-дез-Анжез.

Скука несвободы, отсутствие сильных чувств — она долго их не осознавала и потому не чувствовала себя ущемленной. До тех пор, пока наконец-то не проснулась и не сумела вырваться из рутинного существования, где она никогда не делала больше того, за что ей платили. Никогда больше, никогда меньше. В ту пору ее жизни дни медленно сменяли друг друга, превращаясь в недели и годы. Она становилась старше. Умнее. Ей исполнилось сорок четыре, и она готова была заскучать насмерть.

Опасность дала ей новую жизнь. Страх удерживал ее бодрствующей. Ужас заставлял пульс биться. Дни теперь мчались, звали ее за собой, ее, счастливую и смертельно перепуганную, как ребенка, бегущего за сбежавшим из цирка слоном.

И умираешь так медленно, что кажется, будто живешь, вспомнила женщина строки стихотворения. Это обо мне. Это обо мне написал поэт.

Шеф утверждает, что она лучшая. Шеф ошибается.

Я чемпион по прыжкам, испытывающий снаряжение, которое никто не решается попробовать.

А она... Она — тот, кто стоит на земле и знает, порвется оно или выдержит.

Я водолаз на глубине, на которой никто не бывал раньше.

Она — тот, кто сидит в лодке и рассчитывает, когда взорвутся легкие. Она теоретик, каким и я была раньше.

Я теперь тот, кто действует. Я — Исполнитель, и я наконец-то существую.

Пальцы скользнули между ног. Взгляд ищуще прошел по окнам на противоположной стороне улицы. Они были освещены, в одной из комнат зашевелилась тень, потом исчезла. Женщина повернулась, открывая тело взглядам из окна. Ноги были раздвинуты. Но тот, кто отбрасывал тень, не вернулся.

Я могу дурачить Ингер Йоханне Вик целую вечность.

Но в этом нет никакого интереса. Никакого риска.

Рагнхилль срыгнула. Прозрачная с белыми пятнами жидкость быстро стекла по подбородку в складочку на шее. Ингер Йоханне осторожно вытерла ребенка и снова уложила ее на плечо.

— Ты спишь? — прошептала она.

— Ммм. — Ингвар тяжело перевернулся набок и накрыл голову подушкой.

— Я вот о чем подумала...

— Завтра, — простонал он.

— Хотя все жертвы имеют отношение к Осло, — сказала она, больше не пытаясь говорить осторожно, — все убийства произошли за пределами города. Тебе приходило это в голову?

— Завтра! Я тебя умоляю!

— Вегард Крог жил в Осло. Чистая случайность, что он оказался в Аскере в тот вечер. Фиона и Вибекке работали в Осло. Большую часть дня они проводили в столице. И все-таки всех убили за пределами города. Странно, разве нет?

— Нет. — Он приподнялся на локте. — Прекрати, — серьезно сказал он.

— Тебе не кажется, что для этого была причина? — невозмутимо спросила она. — Ты когда-нибудь спрашивал себя, что происходит, когда убийство случается за городом?

— Нет, я себя об этом не спрашивал.

— Криминальная полиция... — сказала она, осторожно укладывая спящую Рагнхилль в колыбель.

— Криминальная полиция, — сонно повторил он.

— ...никогда не помогает полиции Осло в делах об убийстве.

— Нет, мы помогаем.

— Экспертизы проводите?

— Ну...

— Да послушай же меня!

Он снова лег и уставился в потолок:

— Я слушаю.

— Можно предположить, что убийца искал более серьезного противника.

— Уймись, Ингер Йоханне! У твоего воображения должны быть какие-то границы! Во-первых, мы до сих пор не знаем, идет ли речь об одном убийце. Во-вторых, нас отделяет всего ничего от возможного подозреваемого. В-третьих... в полиции Осло работают достаточно толковые сотрудники. Я думаю, что большинство сумасшедших преступников сочтут их достойными противниками.

— После того как исчезла эта Вильхельмсен, пошли слухи, что столичная полиция разучилась работать, все пришло в упадок и...

— Нечего верить слухам.

— Другими словами, ты не хочешь меня понять.

— Нет! Не в начале пятого, — сказал он и спрятал лицо в ладонях.

— Ты лучший инспектор, — констатировала Ингер Йоханне.

— Нет.

— Да. О тебе пишут в газетах. Хотя ты больше не даешь интервью, после той ошибки...

— Не напоминай мне об этом, — еле слышно выговорил он.

— Тебя изображают крепким профессионалом. Сложный характер, быстрый ум, странное нежелание карабкаться вверх по служебной лестнице...

— Перестань.

— Мы должны поставить сигнализацию.

— Тебе придется перестать бояться!

Он расслабленно положил руку на ее живот. Она полулежала и позы не изменила, только переплела его пальцы со своими. Зазвонил телефон.

— Будь оно все проклято! — Ингвар нащупал в полутьме ночной столик. — Алло! — рявкнул он.

— Это я, Зигмунд. Мы его нашли. Ты приедешь?

Ингвар сел и опустил ноги на ледяной пол. Он потер лицо и почувствовал теплую руку Ингер Йоханне у себя на пояснице.

— Сейчас буду, — сказал он и положил трубку. Повернулся и погладил себя по непривычно голой макушке. — Они нашли Матса Бохуса. Они его нашли.

10

Главный врач психиатрического отделения поздоровался немного сдержанно, но приветливо. Его тоже вытащили из постели ни свет ни заря. Когда он предложил Ингвару Стюбё и Зигмунду Берли сесть на диван в серую крапинку, за окнами его кабинета все еще была кромешная тьма. Женщина с красными губами, в зеленом форменном больничном халате принесла кофе. Она ушла, оставив за собой весенний запах, заставивший Зигмунда улыбнуться двери, которая бесшумно за ней закрылась. Кабинет был опрятный и по-домашнему уютный. На полке за рабочим столом стояли скульптуры, которые напомнили Зигмунду об Африке, — маски и тучные безголовые богини. Детский рисунок в раме под стеклом сверкал в ярком электрическом свете.