Ульрик безмолвно таращился на него, он вспотел, кровь грохотала в барабанных перепонках.
— Что я тебе рассказывал? — приветливо повторил полицейский. — Ну, не будь таким тупым.
— Все со всем связано, — быстро прошептал Ульрик.
— Во-о-т, — кивнул полицейский. — Запомни это. До следующего раза.
— Да он мать Терезу заставит признаться в тройном убийстве, — скептически сказал Зигмунд Берли, постукивая пальцем по рапорту, написанному полицейским после допроса Ульрика Гёмселюнда. — Или Нельсона Манделу — в геноциде. Или Иисуса в...
— Я понял, Зигмунд, спасибо. Уже на первом примере, — перебил его Ингвар Стюбё.
Они вышли на улицу. Ингвар настоял на том, чтобы они прошли сначала через парк Фрогнер. Зигмунд продолжал протестовать всю дорогу. У них мало времени. На улице слякоть. Холод собачий. На Зигмунде неподходящие для такой погоды ботинки, и его жена ужасно злилась из-за его переработок. Он не понимал, зачем им тратить двадцать минут на парк с уродливыми статуями и спущенными с поводка собаками.
— Мне нужно подышать свежим воздухом, — сказал Ингвар. — И подумать, ясно? И это чертовски сложно, когда ты несешь всякую чушь, как пятилетний. Замолчи, наконец. Наслаждайся прогулкой. Нам обоим это нужно.
Ингер Йоханне ошибается, думал он, прибавляя скорость. Он чувствовал незнакомую раньше боль в груди. Он никогда не сомневался в ее способностях. Он восхищался ими. Нуждался в них. Он нуждался в ней, а она исчезала. Ее инстинкты ошибались. Ее ум подточили бессонные ночи и плачущий младенец. Теории не получается. Если бы убийце нужна была шумиха, если бы он хотел суматохи и внимания, он не выбрал бы Вегарда Крога. Вибекке Хайнербак — да. Ее все знали. Но Вегарда Крога? Поддельного писателя, квазиинтеллектуального дурака? Которого знали немногие? Ингер Йоханне ошибается, и мы топчемся на месте. Мы не знаем, где мы и куда нам нужно идти.
— Почему мы не могли просто вызвать его к себе? — жалобно ныл Зигмунд. У него были короткие ноги, и он почти бежал рядом с Ингваром. — Почему мы постоянно должны ходить к кому-то домой? Черт тебя побери, Ингвар, мы все время тратим деньги налогоплательщиков на какую-то ненужную ерунду!
— Эти деньги тратятся и на куда более бесполезные вещи, чем попытка найти выход из того трудного положения, в котором мы оказались, — сказал Ингвар. — Успокойся, мы уже почти пришли.
— Я ни на секунду не верю этому Гёмселюнду. Рудольф Фьорд никакой не гей. Он не выглядит как гей. Зачем ему платить за это мужчине? Такой красавец мужик, который так нравится женщинам! Моя жена читает такие журналы, ну, ты знаешь, с фотографиями с премьер и вечеринок, и никакой он не гей.
Ингвар остановился и глубоко вдохнул. В горле холодно закололо.
— Зигмунд, — спокойно сказал он. — Время от времени у меня появляется впечатление, что ты очень глупый. И так как я знаю, что это неправда, я ограничусь тем, что попрошу тебя... — Он потер себе уши, согревая, снова глубоко вдохнул и внезапно проорал: — Заткнись!
Они молча прошли сквозь богато украшенные ворота на Хёркевай. Ингвар поправил шарф. Два туристических автобуса были припаркованы у самого забора, группа африканцев в широких цветастых национальных костюмах как раз садилась в один из них.
Сложно понять, подумал Ингвар, зачем туристы приезжают в Норвегию в феврале, когда холод, ветер со всех сторон и грязь до колен — непостижимо.
— Признай хотя бы, что одеты они по-дурацки, — пробормотал он.
— Ты сам тоже не очень хорошо выглядишь с кожаной заплаткой на заднице, в ярко-красном болеро и туфлях с серебряными пряжками, — сказал Ингвар. — Но тебе, как я заметил, это не мешает надевать национальный костюм. Это наверняка какие-то официальные костюмы. Который час?
— Скоро шесть, — жалобным голосом ответил Зигмунд. — Я замерзну насмерть. И никакое это не боль... болеро. Это шерстяной пиджак.
Через одиннадцать минут Ингвар провел указательным пальцем по списку фамилий на стальной табличке у серой двери.
— Рудольф Фьорд, — сказал он себе под нос, нажимая на кнопку.
Никто не отвечал. Зигмунд ударял одной ногой о другую и что-то бормотал себе под нос. Молодая девушка с сумкой через плечо подошла к двери, выудила связку ключей и ослепительно улыбнулась Ингвару.
— Привет! — сказала она, как будто они были знакомы.
— Привет, — ответил Ингвар.
— Хотите зайти?
Она придержала дверь. У нее были рыжие волосы, за ней остался запах свежего воздуха и легких духов, когда она побежала по ступенькам, посвистывая, как маленькая девочка.
— Хороших выходных! — крикнула она сверху, и они услышали, как наверху открылась и закрылась дверь.
— Наконец-то пришли. — Зигмунд задрал голову, глядя вверх, сквозь этажи.
— Четвертый, — сказал Ингвар, направляясь к старому лифту с металлической сеткой. — Я не уверен, что он нас выдержит.
— Максимум — двести пятьдесят килограммов, — прочитал Зигмунд на эмалевой табличке. — Ну, мы попытаемся? Давай!
Лифт поднимался еле-еле. Он ныл, стонал и остановился на расстоянии половины ступеньки от четвертого этажа. Ингвару пришлось с силой открывать дверь. Сетка застряла в полу.
— Вниз я пойду пешком, — простонал Ингвар, с трудом выбираясь из лифта.
Несмотря на возраст лифта, дом был очень красивый, с широкими, укрытыми коврами лестничными пролетами. Витражные окна, выходившие во двор, бросали на стены цветные пятна. На четвертом этаже было две двери, между ними висела картина в раме под стеклом, желто-коричневый южноевропейский пейзаж.
Ингвар не успел даже позвонить в квартиру Рудольфа Фьорда, когда дверь напротив приоткрылась.
— Здравствуйте, — сказала женщина лет семидесяти.
Она, конечно, не из бедных, подумал Зигмунд. Маленькая и худая. Ухоженные волосы. Юбка, блузка, пара красивых кожаных тапочек. Она стояла, не зная, куда деть руки, ей было заметно не по себе.
— Я ни в коем случае не хочу вмешиваться, — сказала она. Ингвар только сейчас заметил, что, несмотря на ее скромность и старомодность, глаза у нее быстрые. Она будто измерила и взвесила их обоих. — Вы друзья Фьорда? Или, может, коллеги? — Улыбка была искренней, и взволнованная морщинка между бровями казалась откровенной. — Я должна признаться, что прислушивалась, не идет ли кто, — продолжила она, прежде чем они успели ответить. — Впервые в жизни я обрадовалась этому шуму. — Худой палец с хорошо ухоженным ногтем указал на лифт.
— Понимаете, Рудольф — большая находка для нашего дома, — продолжила она. — Он следит за всем. Помогает. Когда я сломала ногу перед Рождеством, он каждый день приносил мне продукты. — Она приподняла левую ногу, стройную и невредимую. — Мы с Рудольфом хорошие соседи. Но теперь я... извините.
Она сняла цепочку и сделала несколько шагов по направлению к мужчинам.