Вдруг он наклонился к ней так близко, что она ощутила его дыхание – слабый запах конфеты. Ингер Йоханне не поняла, приятна ей эта внезапная интимность или, напротив, вызывает отвращение. Она отпрянула назад.
– Говорят, лошади не различают цветов, – продолжил он. – Возможно, это так. Но Сабра не выносит ничего голубого. Кроме того, она ужасно не любит дождливую погоду, обожает скакать галопом, у неё аллергия на кошек, а ещё она легко отвлекается на автомобили с объёмом двигателя больше трёх литров.
Он на мгновение замолчал, задумавшись, и объяснил:
– Суть в том, что я всегда знаю, почему она поступает так или иначе. Исходя из знания её натуры. Потому что… она лошадь, в конце концов. Если она сбивает препятствие, мне совсем не обязательно детально анализировать причины, как это делают профессиональные тренеры.
Он ещё раз взглянул на фотографию.
– Я вижу всё в её глазах. В её душе, если хотите. Я разбираюсь в её характере. Мне понятно.
Ингер Йоханне сделала нетерпеливое движение, ей хотелось прервать рассказчика.
– Здесь мы работаем совсем по-другому, – закончил инспектор, пока она что-то обдумывала. – Мы не знаем, кого мы ищем.
– Я по-прежнему не могу даже представить, чего вы ждёте от меня.
Ингвар Стюбё сложил ладони, словно собирался молиться, а потом осторожно положил их на стол.
– Два похищенных ребёнка и две доведённые до отчаяния семьи. Мои люди уже направили сорок различных улик на лабораторные исследования. У нас несколько сотен фотографий места преступления. Мы собрали столько свидетельских показаний, что количество бумаг вызовет у вас головную боль. Почти шестьдесят человек работает по этому делу, а правильнее будет сказать, по этим делам. Через несколько дней я узнаю всё, что можно, о самом преступлени. Но, боюсь, это ничего не даст. Я хочу узнать что-нибудь о преступнике. Поэтому вы мне и нужны.
– Вам требуется профайлер [5] , – медленно проговорила она.
– Именно. Он самый.
– Нет! – ответила она довольно резко. – В данном случае я вам совсем не помощник.
В небольшом домике в Бэруме женщина постоянно поглядывала на ручные часы. Время вело себя очень странно. Секунды словно разбегались в разные стороны и перескакивали друг через друга, минуты отказывались двигаться одна за другой, часы то тянулись бесконечно долго, то пролетали в одно мгновение. Когда они, наконец, проходили, часовая стрелка снова возвращалась назад. Она чувствовала это. Часы, словно старый недруг, не хотели оставлять её в покое.
Страх в то самое первое утро был, по крайней мере, чем-то ощутимым для них обоих. Его можно было уменьшить, поделиться им в бесконечных звонках: в полицию, родителям. На работу. Спасателям, приезд которых оказался напрасным и не помог в поисках пятилетнего мальчика с русыми кудряшками, похищенного ночью. Лассе звонил всем, кому только можно было позвонить в таком случае. В больницу, из которой прислали «скорую помощь», но ей никого не суждено было забрать. Сама она безостановочно обзванивала соседей, которые немедленно собрались у ворот и скептически наблюдали за полицейскими, находящимися в палисаднике.
Страх можно было ослабить действиями, хлопотами. Но потом обрушился ужас.
Спускаясь в подвал, она споткнулась.
Со стены с грохотом упали опорные колёса. Лассе только недавно снял их с велосипеда Кима. Ким так гордился этим. Умчался со двора в новеньком синем шлеме. Упал, сразу же вскочил на ноги и, оседлав двухколёсный теперь велосипед, помчался дальше. Без опорных колёс. Они висели на стене рядом с лестницей в подвал, прямо у двери. Как диковинный трофей.
– Теперь ты видишь, что у меня получается! – сказал он отцу и потрогал шатающийся зуб. – Скоро выпадет. Сколько у меня зубов?
Им нужно было варенье.
Близнецы хотели варенья. Банки стояли в кладовке, в подвале. Прошлогоднее. Ким тоже собирал ягоды. Ким. Ким. Ким.
Перед кладовкой что-то лежало. Она не могла понять, что именно. Продолговатый пакет, свёрток?
Не очень большой, около метра в длину, наверное. Что-то было завёрнуто в серый пластик, а поверх пакета коричневым скотчем прикреплена записка. Красная тушь на белом листе. Серый полиэтилен. Коричневая лента. Красные буквы. Она подошла ближе. Из пакета виднелись русые кудряшки.
– Тряпка, – сказала она тихо, убеждая себя. – Тряпка какая-то.
Ким улыбался. Он был мёртв, и он улыбался. На месте зуба, который шатался, теперь была дырка. Она опустилась на пол. Время закружилось вокруг неё, образовав воронку, в центре которой сидела она, глядя на мёртвого сына, и она понимала, что так уже будет всегда. Когда Лассе спустился в подвал, забеспокоившись, что она долго не возвращается, она уже не осознавала, где находится. Она не отпускала своего мальчика, пока её не увезли в больницу, напичкав транквилизаторами.
Полицейский разжал правый кулак мальчика.
В нём лежал зуб, белый, словно мел, с маленьким окровавленным корнем.
Хотя кабинет был достаточно просторным, но уже становилось душно. Её диссертация по-прежнему лежала на столе. Ингвар Стюбё ткнул пальцем в зимний пейзаж на обложке книги, а потом направил его на Ингер Йоханне Вик.
– Вы же психолог и юрист, – настаивал он.
– Это не совсем так. Я бакалавр психологии, закончила колледж в США. Но этого недостаточно для работы по этой специальности. А вот юрист… Это верно.
Она вспотела и попросила воды. Её поразило, что прийти сюда против её собственной воли заставил полицейский, с которым она не хотела иметь ничего общего. Он говорил с ней о деле, которое её не касается, и она не хочет им заниматься.
– Прошу прощения, но мне пора, – сказала она вежливо. – К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Вы, безусловно, знаете людей из ФБР. Спросите их. Они используют профайлеров, насколько мне известно.
Она украдкой взглянула на эмблему ФБР за спиной инспектора.
– Стюбё, я учёный. А кроме того мать. Это дело вызывает у меня отвращение и пугает. В отличие от вас у меня есть право на такие чувства. Прошу, не задерживайте меня.
Он налил воды из бутылки и поставил картонный стаканчик перед ней на стол.
– Вы хотели пить, – напомнил он. – Вы действительно так думаете?
– Как так?
Она заметила, что волнуется. Рука дрогнула, и холодная вода тонкой струйкой стекла от угла рта к впадине на шее. Она была в свитере с широким воротом.
– Что это вас не касается.
Он будто читал её мысли. Запиликал телефон. Звук был резким и настойчивым. Ингвар Стюбё снял трубку. Его кадык несколько раз отчётливо содрогнулся, точно он еле сдерживал рвотные спазмы. Он молча слушал. Прошла минута. Потом раздалось то ли чуть слышное «да», то ли он с трудом прокашлялся. Прошла ещё одна минута. Он положил трубку. Долго и безуспешно дрожащими пальцами пытался вытащить из нагрудного кармана футляр с сигарой. И продолжал молчать. Ингер Йоханне была в растерянности: что же ей теперь делать? Внезапно он оставил сигару в покое и затянул галстук.