– Мальчик найден, – сказал он сухо. – Ким Санде Оксой. Мать нашла его в подвале собственного дома. Завёрнутого в мешок для мусора. Убийца оставил записку. Получай по заслугам.
Ингер Йоханне сдёрнула очки. Она не хотела ничего видеть. Она не хотела ничего слышать. Поднявшись со стула, она, как слепая, неуверенно протянула руку в сторону двери.
– Вот так, – тихо сказал Стюбё. – «Получай по заслугам». Вы продолжаете считать, что это не ваше дело?
– Позвольте мне уйти. Я не могу здесь находиться.
Она медленно подошла к двери и на ощупь стала искать ручку, держа очки в левой руке.
– Разумеется, – услышала она будто издалека. – Я попрошу Оскара довезти вас до дома. Спасибо, что пришли.
Эмили не могла понять, почему Киму позволили уйти. Это было несправедливо. Ведь она первая сюда попала, значит, и уехать домой она тоже должна была первой. А ещё Киму дали колу, а ей всё время приходилось пить тёплое молоко и воду, которая отдавала металлом. Всё здесь отдавало металлом. Еда. Вода. Воздух. Она пыталась избавиться от этого привкуса во рту: облизывала губы, тёрла языком о нёбо. Привкус как у денег, как у монетки, которая завалялась в кармане. Будто денежка лежала в кармане долго-долго. Столько, сколько она здесь. Слишком долго. Папа уже больше не ищет её. Папа, скорее всего, перестал. Мама была не на небесах, а в урне, в которую сложили пепел – единственное, что от неё осталось. В комнате было слишком светло. Эмили потёрла глаза и попыталась отвернуться от яркого света лампы, висящей под потолком. Правда, она могла спать и при свете. И спала почти всё время. Так было лучше всего. Она видела сны. А ещё она почти перестала есть. Живот втянулся, и в нём больше не было места для томатного супа. Мужчина злился, когда ему приходилось уносить полные тарелки.
Кима отвезли домой.
Это было несправедливо, и Эмили не могла понять, в чём дело.
Ингвару Стюбё пришлось сдержаться, чтобы не прикоснуться к обнажённому телу. Рука сама потянулась к ноге мальчика. Он хотел погладить гладкую кожу. Ему нужно было убедиться в том, что мальчик действительно умер. Он лежал на спине с закрытыми глазами, голова чуть склонилась набок, руки вытянуты вдоль тела, одна кисть чуть сжата, другая раскрыта, ладошкой вверх, словно он ждёт чего-то, подарка, чего-то хорошего – казалось, что он жив, просто заснул. Т-образный разрез грудной клетки, доходящий до низа живота, который сделали при вскрытии, был аккуратно зашит. Бледность лица могла объясняться отсутствием солнца: зима уже кончилась, а лето всё не наступало. Рот мальчика был приоткрыт. Стюбё захотелось поцеловать ребёнка. Вдохнуть в него жизнь. Молить о прощении.
– Чёрт подери, – негромко выругался он, закрыв ладонью рот. – Чёрт! Чёрт!
Патологоанатом взглянул на него поверх очков:
– Невозможно к этому привыкнуть…
Ингвар Стюбё промолчал. Костяшки пальцев побелели, он чуть слышно шмыгнул носом.
– Я закончил, – сказал патологоанатом, стягивая с рук пластиковые перчатки. – Красивый ребёнок. Всего пять лет. Вы, конечно, можете чертыхаться. Ему уже ничем не поможешь, да и не навредишь.
Стюбё хотел отвернуться, но ему не хватило сил. Он осторожно протянул руку к лицу ребёнка. Мальчик словно улыбался. Стюбё дотронулся указательным пальцем до его лица, медленно провёл от угла глаза до подбородка. Кожа уже стала на ощупь как воск, такое ощущение, словно под пальцами кусок льда.
– Они слишком поздно нашли его, – процедил патологоанатом. – Возможно, его удалось бы спасти.
Он накрыл труп белой простынёй. Так ребёнок казался ещё меньше. Маленькое тельце под накрахмаленной тканью словно ссохлось. Стол был для него слишком длинным. Он был рассчитан на взрослого. На взрослого человека, который сам за себя отвечает, который умер из-за сердечного приступа. Наверное, ел много жирного и постоянно курил, сознательно выбрав образ жизни, полный вредных для здоровья удовольствий. Такой стол совсем не место для ребёнка.
– Может, сменим тон, – тихо предложил Стюбё. – Нас обоих это сильно задело…
Он молча ждал, пока патологоанатом тщательно мыл руки – будто выполнял некую церемонию, пытаясь избавиться от смерти при помощи воды и мыла.
– Вы правы, – пробормотал врач. – Сожалею. Пошли отсюда.
Его кабинет находился рядом с прозекторской.
– Рассказывайте, – попросил Ингвар Стюбё и опустился на старый двухместный диван. – Мне нужны все подробности.
Патологоанатом, худой мужчина лет шестидесяти пяти, стоял у письменного стола с отсутствующим, отчасти даже удивлённым выражением лица. Казалось, он пытается вспомнить, что ему следует сделать. Потом он потянулся и сел в рабочее кресло.
– А нет никаких подробностей.
В кабинете не было окон. Однако воздух был свежим, даже прохладным, и на удивление лишённым всякого запаха. Слабый шум кондиционера заглушила далёкая сирена «скорой помощи». Стюбё чувствовал, что на него давит это помещение. Ни дневного света, ни теней или плывущих туч, которые могли бы помочь ему сориентироваться в пространстве.
– Итак, ребёнок пяти лет, пол мужской, – начал патологоанатом, словно читая невидимый отчёт. – Здоров. Рост и вес в норме. Никаких наследственных болезней. В результате вскрытия не установлено никаких заболеваний. Внутренние органы не повреждены. Скелет и соединительные ткани в порядке. Также отсутствуют внешние следы насилия или других повреждений. Кожа цела, за исключением ссадины на правом колене, которая, безусловно, была получена уже давно. Минимум неделю назад, а следовательно, до похищения.
Стюбё провёл ладонью по лицу. Комната начала медленно вращаться перед глазами. Очень захотелось пить.
– Зубы целые и здоровые. Полный набор молочных зубов, кроме одного переднего зуба в верхней челюсти, который, судя по всему, выпал всего за час до смерти…
Он помедлил, а потом произнёс:
– До того, как маленький Ким умер. – И тихо закончил: – Другими словами… mors subita. Внезапная смерть.
– Не выявлено никаких причин смерти, – констатировал Ингвар Стюбё.
– Совершенно верно. Конечно, он…
У патологоанатома были красные глаза. Очень худое лицо напомнило Стюбё морду старого козла, особенно из-за того, что у доктора была остроконечная бородка, ещё больше удлинявшая физиономию.
– У него в моче содержится транквилизатор. Диазепам. Немного, но…
– Как в… валиуме? Его отравили?
Стюбё выпрямил спину и опёрся о спинку дивана. Ему необходима была опора.
– Нет, ни в коем случае.
Патологоанатом почесал свою редкую бороду указательным пальцем.
– Он не был отравлен. Я придерживаюсь мнения, что здоровый пятилетний мальчик не должен принимать медикаменты, содержащие диазепам, однако в данном случае не может быть и речи об отравлении. Разумеется, невозможно сказать, какую дозу он получил, но для того, чтобы умереть, этого чересчур мало. Ни в коем случае…