Тётя Беате точно сейчас сердится на папу. Она думает, это папина вина в том, что Эмили пропала. Хотя она всего-навсего шла домой из школы, так же как и всегда, и никто прежде не пытался её похищать. Не мог же папа держать её за ручку всю жизнь. Это говорила даже сама тётя Беате.
– Папа…
– Я могу быть твоим папой.
Мужчина выглянул из-за приоткрытой двери. Он, наверное, сумасшедший. Эмили много знала о таких людях. Торилл из четырнадцатого дома была настолько больна, что ей приходилось часто лежать в больнице. Её дети вынуждены были жить у бабушки с дедушкой, потому что их маме время от времени казалось, что она каннибал. Тогда она разводила в саду костёр, чтобы изжарить Гютторма и Густава на вертеле. Однажды Торилл позвонила им прямо посреди ночи, Эмили проснулась и тихонько спустилась следом за папой, чтобы посмотреть, кто это к ним наведался. На пороге стояла мама Гютторма и Густава, обнажённая, видно было, что у неё липкая кожа и красные полосы по всему телу. Она хотела одолжить холодильник. Эмили сразу же уложили в постель, и она не знала, что произошло потом, но после этого случая достаточно долгое время Торилл никто не видел.
– Ты не мой папа, – прошептала Эмили. – Моего папу зовут Тённес. И ты на него совсем не похож.
Мужчина смотрел на девочку. Она чувствовала исходящую от него опасность, хотя лицо у него было приятное. Он точно сумасшедший.
Петтерсен из Грёнблокка тоже был помешанным, но совсем не так, как Торилл. Мама любила повторять, что Торилл и мухи не обидит, а вот с Петтерсеном всё было гораздо хуже. Эмили думала, что Торилл не была такой уж добродушной, когда собиралась изжарить своих детей на костре. Однако Петтерсен всё равно был страшнее. Он сидел в тюрьме за то, что занимался педофилией с маленькими детьми. Эмили уже знала, что такое педофилия. Тётя Беате рассказала ей.
– Но почему бы нам всё-таки не подружиться? – спросил мужчина и взял в руки Барби. – Тебе она понравилась?
Эмили не ответила. Было тяжело дышать. Может быть, она уже израсходовала весь воздух; грудь будто что-то сжало, и она всё время испытывала головокружение. Людям нужен кислород. Когда человек дышит, он потребляет кислород, а выдыхает углекислый газ, которым дышать нельзя. Так объясняла тётя Беате. Поэтому ей всегда было так противно прятаться под одеялом. Всего через мгновение нужно было стягивать его, чтобы вдохнуть в себя кислород. Несмотря на то, что комната была большой, она сидела в ней уже слишком долго. Много лет, казалось ей. Она запрокинула голову и с трудом перевела дух.
Сумасшедший улыбнулся. Он явно не испытывал проблем с дыханием. Наверное, это мучило только её, может быть, она умирает. Может быть, мужчина отравил её, потому что собирается сделать с ней это, когда она умрёт. Эмили начала задыхаться.
– У тебя астма? – спросил мужчина.
– Нет, – с трудом ответила Эмили.
– Попробуй лечь.
– Нет!
Если бы она расслабилась и подумала о чём-нибудь, не связанном с этим человеком с опасными глазами, она бы смогла начать дышать нормально.
Но в голову ничего не приходило.
Она закрыла глаза и прислонилась спиной к стене. Ни единой мысли. Ничего. Папа точно уже перестал искать её.
– Спи давай!
Мужчина ушёл. Эмили сжала пальцами твердую куклу. Ей больше хотелось мохнатого медвежонка. Хотя она уже и была слишком взрослой для таких игрушек.
Сейчас, когда она осталась одна, ей, по крайне мере, удалось отдышаться.
Мужчина не стал заниматься с ней этим. Эмили легла, укрылась одеялом и наконец уснула.
Впервые за долгое время Тённес Сельбю остался в одиночестве. В последние дни он словно больше не имел собственной жизни. Дом постоянно был полон людей: соседи, друзья, Беате, родители. Полиция. Очевидно, они полагали, что ему легче общаться с ними у себя дома. На самом же деле поход в полицию для него был избавлением, чем-то вроде побега. Ни разу ему не удалось сходить даже в магазин. Беате и старые подруги Грете всем занимались сами. А вчера вдобавок ко всему тёща приготовила для него ванну. Он забрался в горячую воду, ожидая, что сейчас какая-нибудь из женщин внезапно возникнет из ниоткуда и начнёт тереть ему спину. Он лежал в ванной, пока вода не начала остывать. Беате позвала его. А потом испуганно забарабанила в дверь.
У него отняли его собственное время.
Но сейчас он был один. Они долго не хотели оставить его в покое, в конце концов это его разозлило до такой степени, что он превратился в истеричку в брюках. Но это к лучшему: злость, ярость – любые эмоции – позволяли ощущать, что он всё ещё существует.
Он взялся за ручку.
Комната Эмили.
Он не был здесь с того самого дня, когда девочка пропала и он перевернул всё вверх дном в поисках следов, ключа, кода, который объяснил бы ему, что Эмили просто шутит. Конечно же, она перестаралась, но это ведь всего лишь попытка подразнить его, немного напугать, чтобы вечером у них был повод для веселья: ну куда же Эмили может деться! Он опустошал шкафы, книги падали на пол, а одежда лежала большой кучей у двери. Наконец он добрался до пижамы, потом сорвал плакат с изображением Диснейленда. Но никаких загадок, никаких ребусов, никаких ответов или следов так и не обнаружил. Ничего полезного. Эмили пропала, и он позвонил в полицию.
Холодный металл обжигал ладонь. Он слышал, как сердце стучит в ушах, разглядывая имя «Эмили», составленное из деревянных букв. «М» отвалилась ещё полгода назад, и он прочёл «Э-или». Утром надо будет купить новую «м».
Беате навела порядок. Когда он нашёл в себе силы открыть дверь и переступить порог, то обнаружил, что всё лежит на своих местах. Книги аккуратно стоят на полках, расставленные по цветам обложек, – так любила Эмили. Постель заправлена. Одежда в шкафу. Даже ранец, который полицейские забирали в качестве улики, вернулся на своё место рядом с письменным столом.
Он осторожно сел на край кровати. Кровь продолжала стучать в ушах, и он попытался расслабиться.
Полицейские полагали, что это его вина.
Нет, они не обвиняли его ни в чём конкретно. Сначала, в первые сутки, он чувствовал себя одновременно как пациент психиатрической больницы, с которым все должны вести себя осторожно, и как преступник, находящийся под подозрением. Казалось, что они всё время боялись, что он покончит с собой, и поэтому не оставляли его ни на минуту. Кроме того, что-то странное было в том, как они тайком посматривают на него иногда, в тех резких словах, которые они употребляли, задавая ему вопросы.
А потом пропал тот мальчуган.
И они, эти полицейские, словно переменились, как будто они наконец поняли, что его отчаяние было непритворным.
Потом они обнаружили мальчика.
Когда двое полицейских пришли и рассказали, что мальчик погиб, у него возникло чувство, что он сдаёт экзамен. И словно это была его ошибка, и поэтому Ким Санде Оксой убит, и ему предстояло ответить именно то, что от него ожидали, придать своему лицу то выражение, которое подобает этому поводу. Какому поводу?