Даша меня и притягивает, и отталкивает. Даже не скажу, что сильнее. Дарья не такая, как мы, и мне интересно слушать ее истории. Но иногда ее слова так ужасны, что хоть уши затыкай. Страшнее всего то, что Даша говорит об этом спокойно. В ее голосе нет ни страха, ни горечи, ни боли. Как можно ничего не испытывать, говоря о том, как дети убивали кошек и собак? Просто так, от скуки. Или о том, как ради денег подсаживали людей на наркотики.
– На что подсаживали?
– У-у-у… Хуже ничего на свете быть не может, просто поверь. Ты не знаешь, что это, и ты счастливый человек. Вот одну историю помню. В какой-то стране… забыл название, но не бедная была страна, не голодали жители. Так вот решили в крупных магазинах к Рождеству скидки огромные сделать. К Рождеству, понимаешь? Главный праздник христиан. Так вот толпа людей снесла и витрины, и охрану, и продавцов. И друг друга. Люди давились насмерть. Топтали упавших. И ради чего, Герман? Ради новой куртки? Ради красивых сапог? Ради нового айфона?! У тебя в голове это укладывается?
– Я не знаю, что такой «новый Афон».
– Я не в этом смысле.
– Не очень…
– И у меня. Даша говорит, что во всем этом, в жестокости людей, в их ненависти друг к другу, виноваты были деньги. А я считаю, чушь это. Глупые попытки оправдаться. Сами люди виной всему. Именно тот мир и сломал Дарью Сергеевну. Так что хоть я и люблю Дашку, но она – страшный, непостижимый человек. Эх, видел бы ты ее тогда! Она напоминала ежа. Озлобленное существо, ощетинившееся колючками, которое чаще рычало, чем говорило.
– Даша не сильно изменилась.
– Чушь. Ты просто плохо ее знаешь. Теперь это так, игра. Шутка. Прежде все было всерьез. Она чувствовала, как сильно отличается ото всех, кто тоже родился там. Она видела, что и Наталья, и Афанасий, и Кондрат сумели сохранить в душе тепло, сострадание и любовь к людям. Она очень хотела жить так же, как мы, но не могла. И от бессилия становилась злой, как черт.
Я преклоняюсь перед Кондратом Филипповичем из-за того, что он сумел ее изменить. Поверь, это было настоящее чудо. Чудо, которое создавалось год за годом, каждый день по чуть-чуть ломал он кокон, в который спряталась ее душа. Не сразу, но дело сдвинулось с мертвой точки. Дарья Сергеевна стала молиться вместе с нами. Стала чаще улыбаться, чаще петь…
– Очень интересная история, но зачем ты это рассказываешь? Мне, слава Богу, с этой ненормальной не спать.
– Не спеши, сейчас поймешь. Как я уже говорила, одних знаний мало. Кондрат и Ханифа, Афанасий и Наталья учили нас не только думать, но и чувствовать. Еще они учили нас говорить…
– Учили говорить? Однако…
– Ты смеешься? Зря. Это не так просто, Герман. Я вот до сих пор считаю, что зарычать на человека намного проще, чем сказать: «Оставь меня в покое». Что стукнуть проще, чем договориться. Не лучше, но проще. Дай нам вождь волю, давно бы друг друга переколотили.
– Поэтому и не дает.
– Поэтому и не дает… Ладно, посидели, отдохнули, пора назад.
А то Ханифа придет, а тебя нет.
– Хорошо-хорошо. Но сначала ответь-ка на вопрос: куда вы все время спешите? Да, я понимаю, бережете время. Но зачем? Зачем?
– Хороший вопрос. Вот она идет. Ханифа Эшба. У нее времени меньше, чем у меня. Она и ответит лучше.
Ханифа загнала меня в тупик своим вопросом. Хоть стой, хоть падай.
Мы миновали извилистый, узкий каньон. Тихо, стараясь не издавать лишних звуков, проследовали через зал Москва, населенный уже знакомыми мне москвичами. Сейчас, кстати, их тут не оказалось. Как раз входили в зал имени Гиви Смыра. Только что старушка рассказывала мне любопытную, но отдающую бредом легенду о мистическом Белом Спелеологе; едва сдержался, чтобы не засмеяться в голос. Сказки для детей, тьфу.
Я расслабился… И тут ни с того, ни с сего:
– А ты бы хотел вернуть память?
Я чуть не упал. Вот так вопросик… Еще б не хотел.
– А разве это возможно?
– В пещерах возможно все, – уклончиво отвечает она. – Эти пещеры отнимают что-то, но что-то и дают взамен. Ты потерял память на Мертвой станции. А здесь, в зале Гиви Смыра, иногда люди обретают то, чего лишились. Возможно, обретешь и ты.
– Этот зал, он вроде как противоположность Мертвой станции? – я не на шутку заинтересовался.
– Можно и так сказать. Увы, бывает это не часто и не со всеми. Но бывает. Попробовать в любом случае стоит, не правда ли?
Я киваю. В самом деле, что я теряю? Не выйдет, так не выйдет.
– Слушай внимательно. Пойдешь один, иначе точно ничего не получится. Я подожду тут. Зал делает резкий поворот. Видишь?
Она поднимает фонарь выше. Я вижу, что покрытые наростами стены начинают смыкаться. Тут и там торчат с потолка сталактиты. Это сложное красивое слово я выучил совсем недавно и люблю повторять его, смаковать, перекатывать во рту, точно камешек. Ста-лак-тит. Ста-лак-тит. Красивое слово. В некоторых местах они срастаются со сталагмитами. Получаются как будто колонны или столбы.
– Видишь? – повторяет старушка.
– Да… – шепотом отвечаю я, завороженный пещерными красотами.
– Там он сужается. И в самом узком месте пещеры на возвышении ты увидишь кристалл необыкновенной красоты. Надо только загадать желание и…
Пф-ф… Ну и горазда же она заливать. Слишком уж ее история начинает напоминать очередную сказку. Кристалл необыкновенной красоты, загадать желание, ага. За дурака меня держит.
– Зря смотришь на меня как на сказочницу, – жестко отвечает Ханифа, – кристалл существует. А что до его волшебных свойств, Герман, то как раз тем, кто не верит в чудеса, идти к нему нет смысла. Не сработает точно.
Звучит как будто логично… Чуда без веры не бывает. Что я теряю? Ну, схожу. Ну, посмотрю на чудо-кристалл. А то чем черт не шутит… Вернуть память, узнать, кто я и откуда. Заманчиво! Ханифа тем временем ставит светильник – кость, облепленную светлячками, – на пол и отходит на несколько шагов. Теперь ее почти не видно, лишь угадывается во мраке смутный силуэт.
– Я подожду тут, – слышу я ее шепот.
Осторожно, стараясь не распугать забавных светящихся насекомых, верных спутников пещерного племени, я беру кость и начинаю пробираться среди камней и сталактитов.
Еще в зале Москва стало ясно: тут люди если и ходят, то очень редко. В других пещерах, даже в тех, где местные жители появляются редко, можно найти расчищенные тропинки. Пусть не без труда, но пройти там реально. Без опасности свернуть шею. Тут же мне приходится, прежде чем сделать каждый шаг, сначала долго пробовать камни на прочность. Если грохнусь – светлячки разлетятся, и я их уже не соберу. А возвращаться этим же путем в кромешной тьме… Бр-р-р! Нет уж. Спасибо.