Господи, я чувствую, что схожу с ума!
Я так увлечен своими мыслями, что совсем теряю контроль над реальностью. В итоге едва успеваю увернуться от камня, летящего мне прямо в голову. В последний момент, уловив движение, резко отскакиваю. Метательный снаряд пролетает мимо, рикошетит от уступа скалы и падает точно в спальную ямку Даши Кружевницыной. Оттуда тут же раздается яростная брань.
Кто? Кто это?!
Снова движение среди камней в сотне метров от меня. Ба, какие люди! Маша собственной персоной. Хихикает, корчит мне рожи, высовывает язык и, кинув напоследок еще один камешек, исчезает.
В моей душе клокочет вулкан.
Ну, Машка! Ну, дает! Я тут бегаю, суечусь, волнуюсь, переживаю за нее, можно сказать. Чуть все племя не перебудил. А она… Тьфу, дура!
Ко мне подходит злая, невыспавшаяся Даша.
– Это ты камнями кидаешься?! – шипит она, буравя меня взглядом.
Приехали. Сейчас я еще по милости этой дуры от Дашки по морде получу. Она это умеет…
К счастью, мне удается убедить Дусю, что я тут ни при чем. Гнев Дарьи Сергеевны тут же обращается на Машу.
– Попадись только мне, ребра пересчитаю! – рычит она в темноту.
– Тише-тише, – смеюсь я, – а то она точно никогда не вернется.
Даша хохочет. На нас начинают шикать, но это веселит Дарью еще больше. Атмосфера как-то сразу разряжается. Нет, все-таки смех – отличная штука. В который раз убеждаюсь: в любой сложной ситуации шутка – лучший выход.
Мы садимся рядом на край моей спальной ямки, свесив вниз ноги.
– Что там у вас случилось? – спрашивает Даша спустя какое-то время. – Я не слепая, все вижу. То вы были – не разлей вода, а теперь…
Я пожимаю плечами:
– Да не знаю я. Мы плавали. Потом вылезли на дальний берег. Она была без одежды. Ну я и…
– И – что?
– Просто прикоснулся к ней, клянусь! Больше ничего!
– А она?
– Послала к черту. А потом стала сторониться. Недотрогу корчить. Дура.
Даша молчит, задумчиво морщит лоб. Потом начинает говорить:
– Сразу «дура»… Не спеши судить. Маша – сложный человек. Быть изгоем – это, скажу я тебе, не сахар.
Я не подаю вида, что заинтересовался ее историей. Внутри же весь напрягаюсь. Тайна, давно не дававшая мне покоя, может раскрыться в любой момент. Главное, не давать Даше понять, как меня интересует эта проблема. А то еще спохватится и замолчит. Если раньше все держали язык за зубами, значит – есть, что скрывать.
– Когда тебя сторонятся, словно прокаженной… Тут любая психика не выдержит, – говорит Дарья. – И в чем ее вина? В том, что по незнанию съела несколько кусков человеческого мяса?
Даша произносит это так, как будто изрекает всем известную истину. Кажется, она забыла, что я не знаю Машину историю. Мне же лучше. Чтобы не выдать охватившее меня волнение, я молчу. Вообще перестаю шевелиться.
– Нет, все понятно, – в ее голосе я улавливаю неприкрытую боль. – Людоедство – это страшно. Это противоестественно. Люди привыкли бояться этого явления. Самого этого слова. Даже я, хотя все понимаю, а тоже…
Тут она сжимает кулаки и шипит. Именно шипит, едва сдерживая рвущуюся наружу ярость. Глаза Дарьи Сергеевны наливаются кровью, лицо багровеет. Мне становится не по себе.
– Но, едрена вошь! Вот ты мне скажи. Скажи, что лучше: замочить человека, чтобы съесть его, или потому, что он верит в иного бога? Скажи!
– Не знаю, – испуганно бормочу я.
Ответ не требуется. Даша обращается не ко мне. Она, видимо, очень давно хотела сказать эти слова, но было некому. И сейчас ее прорвало. Так уже случалось не раз.
– Почему убить человека за его политические взгляды – это нормально, а убить за его мясо – ужасно? Почему, мать твою?! – рычит Дарья Сергеевна. Еще немного, и самообладание изменит мне. Опозорюсь – сбегу. Шкура дороже.
Не пришлось. Приступ бешенства, охвативший Дашу, сошел на нет так же быстро, как и начался. Она устало опускает голову. Челка, которую она все время поправляла, съезжает на лоб, закрыв лицо женщины.
– Природа такая. Пси-хо-ло-гия, блин горелый, – продолжает свой рассказ Даша. – От нее уже давно никто не шарахался. Привыкли. Почти сроднились. Но именно, что «почти». И тут появился ты. Единственный человек, не знающий, что она – людоедка.
Во как… Она все понимала. Плакали мои выводы. Против Даши логика бессильна.
– Уже собралась за Машку порадоваться. А оно вот как вышло. Понимаешь… Ты, как бы это сказать? Поспешил, что ли…
«Ага. Теперь она меня крайним сделает», – я ощущаю укол обиды.
Молчу. Но взгляд выдает мысли с головой. Даша тяжко качает головой:
– Маша – не я. С ней так нельзя.
– Как – так? Коснуться ладонью? – Я окончательно перестаю что-либо понимать.
Даша не сдержалась и смачно выругалась.
– Эх, язык мой – враг мой. Зачем я вообще начала этот разговор?! Но что уж теперь. Сказала «А», говори и «Бэ». Ее насиловали, Герман. Когда она была еще совсем ребенком. Там, на Кровавой станции, творилось такое, что Содом и Гоморра отдыхают. Это был ад. Она выжила. Она пережила все это. Но она не забыла, понимаешь? Нет такого средства, чтобы выветрить из головы такие картины. Теперь понимаешь?
Да, теперь я понимаю. Теперь все встает на свои места. Или почти все. И перепады настроения, и странные выходки. Господи, Господи! Как же все трудно в этой жизни. Ужас. Ужас-ужас-ужас. Не жизнь, а какое-то вечное безумие.
Я и Даша тихо, не глядя друг на друга, говорим: «Спокойной ночи!» – и расходимся, но спать я больше не могу. Какой тут сон! Да и до побудки остается немного. И думать не могу. Голова словно дерьмом набита. Просто лежу, уставившись в одну точку. Потом мысли начинают вяло шевелиться. Надо заново установить контакт с Машей. Теперь, когда я знаю о ней все, сделать это будет и проще, и сложнее. Пока не знаю, что сделаю, что скажу. Но она – один из немногих людей тут, кому я могу доверять, я чувствую это. В этом деле ни Туся, ни Дуся мне не помогут. Самому надо постараться. Ну, ничего. Сделаем.
И еще есть одно важное дело, которое я сделаю сегодня же. Не откладывая. Прочту бортовой журнал.
Я долго собирался с духом. Медлил, оттягивал, давал себе клятву на следующий день обязательно открыть бортовой журнал капитана Николаевой. И открывал… чтобы тут же закрыть и отложить. Так проходили день, второй, третий… Наконец я понял, что дальше так продолжаться не может. Какой бы ужасной ни оказалась правда, узнать ее куда лучше, чем мучиться, живя в неведении.
– Будь мужиком! – приказываю я себе. Скрепя сердце, берусь за журнал. И тут же чуть не начинаю рыдать от жгучего, горького разочарования.
На первой странице аккуратным, каллиграфическим почерком было выведено: «Бортовой журнал. Том 18. Ведется командиром экипажа Николаевой С.И., с 24.02.2033».