Короткая передышка. Я бросился к четвероногому другу. Теперь уже у меня шерсть встала дыбом. Молчун был весь искусан, с него ручьями стекала кровь. Под вырванной шерстью обнажалась кожа. Крысы прокусили ему горло, какая-то падла впилась в нос, разорвав кожу и хрящ. Из сломанной ноги торчала кость! Я завыл от безнадеги. Качнулась Ольга, схватилась за сердце. Молчун пытался приподняться на здоровой лапе, глухо скулил, смотрел на меня преданными глазами. Главное, что жив! Времени катастрофически не хватало. Крысы могли предпринять вторую попытку. Зараженные у «Флагмана» тоже не глухие. Что им съеденные мужик с бабой – так, на один зуб… Я поднимал его бережно, как хрустальную вазу, обнимал, как родного ребенка, обливался слезами. Ольга забрала у меня автомат, помогала взвалить на плечи. Он благодарно лизнул ее в щеку. Ольга заплакала. Я не чувствовал тяжести. Какая, к дьяволу, тяжесть? Мы помчались дальше – к перекрестку с проспектом Димитрова. Ольга контролировала тыл, а я волок на себе помалкивающую собаку. Молчун тяжело дышал, вздрагивал. Отчаяние захлестывало. Ну, почему?! Мы перебежали дорогу – слава богу, что в момент толчка зеленый свет светофора горел по Вокзальной магистрали. Поток на Димитрова застыл у стоп-линии, здесь и накрыло, дальше никто не поехал. Мы перебежали пустую вздыбленную дорогу, лавируя между вывороченными пластами, перепрыгнули через поваленный светофор на углу бывшего «Золотого ключика». Часть жилого дома осыпалась, загородив дорогу, пришлось по диагонали перебегать на другую сторону магистрали – к унылым останкам Управления Западно-Сибирской железной дороги. Я старался выверять дыхание – только не сбиться с ритма, тогда задохнусь! Чувствовалась тяжесть, подгибались ноги. Но это была своя ноша, я должен ее вынести… Мы бежали мимо когда-то нарядного сквера у главного здания Управления – от елочек и клумб не осталось и следа (стоило ломать копья и трясти «общественностью», когда власти снесли монументальные голубые ели, чтобы посадить невзрачные канадские?). Перепрыгнули через узорчатую витую ограду – раньше она перегораживала подъезд к управлению с улицы Урицкого, а теперь валялась в «первозданном» виде посреди магистрали. В глазах уже рябило, горячий пот заливал глаза. Я понятия не имел, куда мы бежали. В самую клоаку? Центральная площадь Ленина уже мерцала на горизонте, уже выплывала из мрака и пепла…
– С ним же ничего не будет, да?.. – задыхаясь, бормотала Ольга, бегущая рядом. – Ну, подумаешь, немного покусали, с кем не бывает… С ним же все в порядке будет, как ты считаешь?.. Это ведь только крысы, а он у нас такой выносливый… Ну, что ты молчишь? Я же русским языком тебя спрашиваю…
– Милая, сделай ртом одно доброе дело, хорошо? – взмолился я.
– Какое?
– Помолчи!
Уже мерцала перед глазами улица Советская, пересекающая Вокзальную магистраль. Мы бежали мимо рваных руин огромного здания – типичного представителя советской эпохи, где «при жизни» размещались сотни фирм и фирмочек (а при «совке» был единственный проектный институт).
– Задыхаюсь, черт… Лешенька, давай остановимся, за нами никто не гонится… – она хватала воздух ртом, закатывала глаза.
– Спортом надо было заниматься… – язвил я.
– Мне спорт вреден…
Хорошо, что сподобилась обернуться. Она завыла от страха. И я завертелся с ношей на плечах, готовый реагировать на опасность. До опасности оставалось время. Из мглистого пространства между зданиями на другой стороне дороги выскальзывали белесые фигуры – вроде бы четвероногие. Их было не меньше десятка. Излишне говорить, что все они как один устремились в нашу сторону! Мы бросились дальше. К черту, куда тут бежать, все равно догонят… Я встал, пристроил Молчуна на землю – он тихо заскулил, отобрал у приплясывающей Ольги автомат. И тут мой взгляд уперся в крышку канализационного колодца, выдернутую из створа. Надо же, не все колодцы в этом городе еще раскурочены…
– Отстреливайся, не подпускай их! – прорычал я и бросился к колодцу. Ольга била короткими очередями, кто-то выл, лаял, но все это перестало для меня существовать. Шесть, от силы семь коротких очередей – и у нее закончатся патроны в рожке… Я тащил тяжелую крышку колодца, приволок Молчуна, забрался в колодец – отлично, что там сохранились вбитые в кладку скобы. Я плохо помнил, как спускался в чрево подземелья – от титанических усилий темнело в глазах. Пес, похоже, помогал – вцепился лапами мне в плечо, старался удержаться. Короткий спуск, бетонный пол, отлично! Я пристроил друга на полу, пулей метнулся обратно.
– Лезь! – орал я. А Ольга все стреляла. Ей удалось отогнать тварей, и даже выдалась минутка перезарядить. Спохватившись, она бросилась к колодцу, рухнула на меня, вцепившись в скобу.
– Подожди, Карнаш… – и какая только дурь не приходит бабам в голову. – Но Виктор говорил, что нельзя соваться в канализационные колодцы…
– Издеваешься? – проорал я, пригибая ей голову и натягивая крышку в створ.
– Прости, еще и дура ко всему…
Наше счастье, что эти бестии были неразумными. Они топтались у нас над головой, выли, рычали вразнобой, но ума сдвинуть крышку не хватало. Мы спускались в кромешной темноте. Ольга висела на мне, я – на прогибающихся скобах. Мы свалились на холодный пол, что явно не пошло на пользу здоровью. Хорошо, что Молчуна я успел оттащить. Мы яростно возились, воюя друг с другом, с рюкзаками, оружием, амуницией, с многочисленными одеждами, благополучно превращающимися в лохмотья.
– Карнаш, может, свет включишь? – стонала придавленная Ольга. – Хотя, знаешь, можешь не включать. Я не боюсь темноты…
– Неужели? – утробно урчал я. – Значит, у тебя паршиво с воображением…
Я вслушивался, приготовив автомат. По колодцу кто-то топтался, издавая звуки, от которых кровь стыла в жилах. Тварь пыталась приподнять крышку, но у нее ничего не выходило. Рев взбешенного чудовища, сильная лапа ударила по чугуну – и тварь с топотом умчалась. Видимо, за подмогой.
– Пробежал кто-то? – вздрогнула Ольга.
– Твой принц на лошади мимо проскакал…
Заклинило что-то в голове. Я не думал, что все так плохо! Порывшись в рюкзаке, я достал фонарь. Озарилась унылая обстановка подземелья. Искореженный бетон, разбитые трубы, чудовищные провалы в полу… Мелко подрагивал лохматый комочек, обливался пеной. Грудь сдавило, дышать стало нечем. Я подполз к нему. Молчун со скрипом повернул ко мне голову, посмотрел так грустно, что защемило сердце. Предсмертная мука застыла в печальных глазах. Я ведь помог вам, да? – он тихо заскулил, а мне казалось, что он шепчет… Бедное животное истекало кровью. Раскаленный шар вонзился в голову, я пристроил фонарик на полу, принялся разрывать свой рюкзак, выдергивать аптечку. Голова не варила, я впадал в прострацию. Подожди, приятель, не уходи, ведь твои ранения – такая ерунда. Подумаешь, грызуны покусали. Но не мог я остановить это чертово кровотечение! Пес полностью, от ушей до хвоста, превратился в одну кровоточащую рану. Под боком всхлипывала Ольга. Она бинтовала рану на горле, но это уже никак не влияло на ситуацию. Пес содрогнулся, потом еще раз. Помутнели смышленые глаза. Я все понял, затрясся, обнял его. Он умер у меня на руках – вздрогнул еще раз, выдохнул – протяжно, словно человек, а вот обратно вдохнуть уже не мог, застыл, словно подавился…