На автостоянке отеля мне почему-то вспомнились кадры из фильмов-катастроф, когда люди лихорадочно заталкивают в машины барахло и улепетывают на полной скорости, спасаясь от надвигающейся лавины. Жителям Чайна-Лейк улепетывать было некуда, и они, как я поняла, начали запасаться патронами и срочно обзаводиться собаками бойцовых пород.
Ветер бился о машину, на синем небе нещадно палило солнце. Я залила полный бак и взяла свой кошелек:
— Пойду куплю чего-нибудь попить.
Джесси приветствовал эту идею, подняв большие пальцы обеих рук.
Я направилась в придорожное кафе. Скользящая дверь открылась передо мной. Внутри охлажденный кондиционером воздух вылетал в окно. Буфетчица за стойкой смотрела по телевизору матч по рестлингу.
— Чего желаешь, детка? — спросила она.
— Две бутылки воды и пару бургеров с собой.
Она бросила гамбургеры в грильницу, а я пока решила наведаться в дамский туалет. Из головы не выходило перепуганное и расстроенное лицо Эбби. Сиси нашли убитой в зубоврачебном кабинете Уолли — это все, что я знала. Я склонилась над раковиной и сполоснула лицо холодной водой, потом посмотрела на себя в зеркало.
У меня за спиной стояла женщина, через мое плечо разглядывая мое отражение.
Я замерла. Я не видела, чтобы открывалась дверь, не слышала ее шагов по скрипучему полу. Она прислонилась спиной к стене и смотрела, изредка медленно моргая, как сиамская кошка.
— Да ты умывайся. Не обращай на меня внимания, — сказала она.
С моего мокрого лица капала на пол вода. Она вытянула из стойки бумажное полотенце и протянула мне.
Я вытерла лицо и руки.
— Ну здравствуй, Джекс.
— А чего ты так удивляешься?
— А чего ты разыгрываешь тут представление?
— Милая моя, мне сорок четыре года, и я дожила до этого возраста только потому, что знаю, когда разыгрывать представления, а когда нет.
Я смотрела на ее отражение в зеркале. Облегающая черная майка без рукавов казалась нарисованной. Свободные брюки оставляли простор воображению, но балетную осанку скрыть не могли. В ушах и на левой руке сверкали бриллианты — каратов по шесть, не меньше. На ее смуглой коже они смотрелись эффектно.
Мало кого из женщин можно было бы встретить в засиженной мухами придорожной кафешке в дорогуших туфлях от «Катерпиллар» и бриллиантовом гарнитурчике тысяч на пятьдесят баксов, но Джекс отродясь не походила на других женщин. При ней не было кобуры, но я знала, что она вооружена. Впрочем, в этом не имелось нужды — любого, кто вздумал бы связаться с нею, она смогла бы убить и голыми руками.
Я сразу же догадалась, что эта встреча с Джакартой Риверой не обещает мне ничего хорошего.
Она смотрела на меня с отчужденной холодностью топ-модели, потом подошла, взяла мою левую руку и взглянула на безымянный палец.
— Слушайте, вы когда-нибудь собираетесь завязать узелок? Чего резину тянете? Эта ваша неопределенность меня просто убивает.
— Лучше скажи, какими судьбами. Что здесь делаешь?
— Я привезла тебе свадебный подарок. Вот, жду веселья. Надо же наконец размять онемелые ноги.
— Послушай, а Тим, случайно, не ждет тебя на улице в машине и не допекает ли сейчас бедного Джесси такими же глупостями? — Я оглянулась на дверь и не удивилась бы, окажись та заперта. — Может, ты насчет своих подшивок?
Уже девять месяцев некий толстенный конверт лежал в моем личном депозитном ящике. В нем содержались документы, убедившие меня, что Джекс и ее муж Тим Норт оказались именно теми, за кого себя выдавали, и действительно занимались тем, о чем говорили: ЦРУ, британская разведка и так называемая частная работа. То есть убийства по контракту.
— Нет, совсем по другому поводу, — сказала она.
Я уже знала, чего они от меня хотят — написать за них мемуары. На самом деле им нужно было другое, но конверт они мне все-таки доставили. Я подозревала, что они используют меня в качестве «могилы», то есть места, где можно хранить раздобытые разными путями документы, необходимые им для самозащиты или шантажа. Я хорошо знала, что обладание такими документами грозит всем нам тюрьмой, но вернуть бумаги не могла. Не могла, потому что Джекс и Тим куда-то надолго сгинули, словно растворились в воздухе.
Но этот конверт был также главной разменной фишкой в нашей негласной сделке. И для них, и для меня. Я могла продать его их врагам, что означало бы для Джекс и Тима смерть. Возможно, я навредила бы таким образом и самой себе — ведь когда-то мне бы за это пришлось расплатиться. А они могли бы, при желании, пытками выудить мой ключ от депозитного ящика, вернуть себе документы, а меня прикончить.
Такое вот забавное равновесие сил в игре, которую они мне навязали.
— А может, нам посидеть в баре? — предложила я. — Так сказать, в тесном семейном кругу. Рестлинг по телевизору посмотрим.
— Нет, в баре мы сидеть не будем. Тебе надо срочно поговорить с твоим дружком из полицейского управления Чайна-Лейк. Пусть свяжется с ФБР, с отделом исследования нетипичного поведения, и получит у них разработки.
В туалете дико воняло мочой. От этого запаха меня просто мутило.
— Ничего себе! — сказала я. — Значит, ты считаешь, эти убийства серийные?
— Убийством это назвать трудно. Скорее, мясорубкой.
Тыльной стороной ладони я провела по лбу.
— За двадцать четыре часа два убийства. Полиция уже усматривает «сериал». Так какого же черта ты здесь?
— Потому что полиция еще не подозревает, что убийца этот в прошлом работал на правительство.
— Ты хочешь сказать, что знаешь, кто он такой?
— И да, и нет.
— То есть как это «и да, и нет»? Это как понимать?
Она шагнула ко мне.
— Видишь ли, это не первые его убийства. Местной полиции понадобится помощь федералов — те могут нарыть нужную информацию в госархивах.
Я изнывала от духоты. По груди струйками бежал пот.
— А что ты называешь работой на правительство? Службу во флоте? Гражданскую службу? ЦРУ?
— Секретные службы. Это все, что мне известно.
— А имя его ты знаешь?
— Койот.
Ветер завывал за стенами здания.
— Это рабочий псевдоним?
— Да. Настоящего имени я не знаю.
— А почему ты решила, что этот человек и есть убийца?
Она смотрела на меня, прищурившись, как кошка.
— В определенных кругах этот Койот хорошо известен. Убийства, совершенные в эти выходные, носят все элементы его личного почерка, его индивидуального стиля.
Слово «стиль», употребленное в таком контексте, меня покоробило.