Джесси продолжал читать:
— «Предоставленные Вами фотографии весьма пикантны и натуральны. Мы готовы согласиться, что сексуальное белье является насущной необходимостью для физического и духовного здоровья нации. Но к сожалению, Ваша книга не вписывается в наш текущий издательский план. Выпуск в печать художественных фотоальбомов предполагает значительные расходы, к тому же габариты…»
Джесси заморгал.
— Да, я согласна, здесь нужно употребить другое прилагательное. — Я удалила слово «громадной». — А какой тогда? Колоссальной? Гигантской?
— Гаргантюанской.
— О! Молодец! — Я напечатала.
— «…габариты Вашей гаргантюанской задницы не позволяют нам выпустить это издание в формате настольной книги. Даже самой большой. Мы рекомендовали Вашу книгу нашему родственному изданию „Скотоводческое ежеквартальное обозрение“, где коровьи размеры являются необходимым и обязательным условием для любого выпуска и…»
— Сотрем «коровьи»! — Я удалила слово и напечатала «говяжьи».
— Правильно, так будет лучше — обиднее звучит, — рассмеялся Джесси. — Ну а как ты собираешься это послать? Ты же подписала издательство нью-йоркским адресом.
— Индекса Манхэттена с нее будет вполне достаточно. Как будто это твой кузен отправил. Он ведь у тебя, кажется, большой шутник?
— Да в общем-то сойдет. Я позвоню ему.
— Вот и отлично!
Джесси придвинул к себе клавиатуру и напечатал последнюю строчку:
— «В завершение мы хотим похвалить Вас за безупречную корректуру».
Я чмокнула его в щеку и встала. Он взял меня за руку.
— Ты никогда не теряешь равновесия. Тебе это известно?
— Это как? — удивилась я.
— Тебе под силу любое дело, и тебя невозможно опрокинуть. Иногда ты бываешь агрессивной, но на ногах всегда стоишь твердо.
— Говорят, это признак ослиного упрямства.
— Ты даже умудряешься справиться с таким циничным занудой-женихом, как я.
Я улыбнулась:
— Ты мне все-таки больше представляешься интеллектуально развитой задницей.
Он потянул меня за руку.
— Спасибо тебе! За все!
Эти слова, эта тихая улыбка и смирение в голосе подействовали на меня так, словно я получила сковородой по роже.
— Детка!
Я потащила его на диван, он пересел ко мне, и я погладила его по щеке.
— Это я должна тебя благодарить. За тот сказочный дар, что ты преподнес мне.
Мы завалились на диван лицом друг к другу.
— Да я только рад! Но хочу, чтобы ты знала. Я благодарен тебе за то, что ты принимаешь меня таким, какой я есть. И за то, что ты поехала со мной сюда.
— Принимать друг друга такими, какие мы есть — по-моему, это и является настоящим супружеством.
Он убрал волосы с моего лица.
— А звучит-то страшновато, правда?
— Да не то слово!
Улыбнувшись, он перекатился на живот и оперся на локти.
— Нет, ну надо же! Наши гены в новой оболочке. Невероятно! — И бегло оглядел меня: — Готов предсказать, что там обязательно будут веснушки.
Я тоже оглядела его:
— Голубые глаза. Длинные ноги.
— Воображение твое.
— И твоя непреклонность.
— И твоя смешная манера плакать в конце фильма.
— Ну и нет в этом ничего смешного, просто сердечность. А вот твое неумение чувствовать моду — да.
— Какой-то робот-терминатор вызывает у тебя слезы. Это смешно. А что не так с моим умением чувствовать моду?
Я задрала его рубашку — из-под джинсов выглядывали трусы.
— Ты прав — это не просто неумение, а прямо беда какая-то.
— Рот твой.
— Нет, твой.
Мы посмотрели друг на друга, и он расхохотался.
— Да, это просто кошмар какой-то, — сказала я.
Он прижался щекой к моему животу и прошептал:
— Привет, малыш! Это твой папа!
Такие моменты трудно забыть.
Когда на небе показались звезды. Койот выбрался по пожарной лестнице на крышу шлюхиного дома. Крыша была убогая — дешевое покрытие из обсыпного толя, так и скрипевшего под ногами. Присев на корточки, он задрал лицо к небу и какое-то время слушал уличный шум. В воздухе носился металлический запах автомобильного выхлопа.
Он знал, что́ ему надо сделать — убрать последних четверых. Он бы занялся и остальными, но эти четверо колючкой сидели в заднице всего проекта. Прикончить их означало остановить утечку. Выровнять весы. Тогда проект будет чист. И он хорошо знал, как подойти к этой проблеме.
Одно имя напрашивалось на ум в первую очередь. Эта женщина была отправной точкой, одной из тех, кто пустил его жизнь под откос. Чтобы начать охоту, информации вполне хватало. И судя по этой информации, Валери Скиннер являлась бесценным экземпляром.
Он поскреб ногтями по шершавой кровле, нарисовав отметины когтей. Так делали индейские шаманы, жившие в древней пустыне. Изобрази свою охоту, высеки ее на камне — как он высек на обгорелой плоти Бекки О'Кифи, — и ты привлечешь к себе удачу.
Койот посмотрел вниз. Перед домом остановилась машина — кроваво-красный «камаро», — и из нее вылез человек. По его дерганым крысиным движениям Койот понял, что это сутенер.
По пожарной лестнице он быстро спустился в квартиру и начал собираться. На лестничной клетке послышались шаги, потом сутенер постучал в дверь. Койот не обращал внимания на этот стук. Он смотается отсюда, как только этот человек уйдет. Далеко бежать не обязательно, но уйти нужно — пока останки Ванды не начали вонять. Койот знал, куда пойдет. Он выглянул в окно. Вот он, Голливуд, — там его дом. Много лет прошло, настало время побывать дома.
Энджи Делани подъехала к дому, когда стемнело. Она чувствовала себя усталой — вконец вымоталась на работе. Только беспокойство за дочь никак не покидало ее. Впрочем, она знала, что Фил все держит под контролем, и уже одна только эта мысль согревала и успокаивала. Фил, конечно, изрядный сукин сын, но это ее сукин сын!
Энджи потянулась к соседнему сиденью за сумкой и заметила на полу мятые листочки бумаги. Она подобрала их, сообразив, что они, должно быть, вывалились из рюкзака Эван, и сокрушенно вздохнула. Ну что за короткий наезд? Принеслась и унеслась как ураган. Впрочем, чего ж удивляться? Это же ее дочь — вся в отца.
Ее охватило острое чувство одиночества. Как же иногда не хватало детей! Она никак не могла смириться с тем фактом, что они выросли и разъехались кто куда. Энджи разгладила листочки и разложила их на коленях.