– Неплохой способ узнать это.
– Я иду туда, оставляя на успех, быть может, один шанс даже не из ста и не из тысячи. На что уповаешь ты?.. Останься здесь. Не лезь на верную смерть; а она верная, Гессе. И, поверь, жуткая.
– Ты прожил столько лет, – качнул головой Курт, – и все еще не понял? Мы же дети, Александер. А если детям что-то втемяшится в голову, их ничем не урезонишь. Проще дать, чем объяснить, почему нельзя… Я не могу остаться. Не могу не лезть. Знаю, что это нелогично, знаю, что глупо. Знаю, что самому себе объяснял бы это всего пару лет назад – объяснял бы истово и с убежденностью. И наверняка я же спустя лет пять или через год назову себя болваном; но сейчас – не могу. Оставишь меня здесь – и тебе придется смириться с мыслью о том, что этим вынудил меня полезть в замок со стригами в одиночку, без прикрытой спины, без напарника, без дельного совета, данного вовремя. Готов взять мою смерть на свою совесть?
– Ты оттуда не выйдешь. Ты понимаешь это? Ты уверен, что размен ее жизни на твою того сто́ит? Не для тебя – для дела. Не на нее охотятся малефики половины Германии, не ее назвали уникальной твои друзья и враги. Не над ней трясется начальство…
– А над тобой не трясется? Ты – не уникален? Ты – не важен для дела? Как по-твоему, твоя жизнь стоит того, чтобы разменять на ее или, как ты сам сказал, прибавить к ней? Так не лечи меня.
– Это безнадежно, – уже с обреченной настойчивостью вымолвил фон Вегерхоф, и Курт пожал плечами:
– Но ведь ты туда идешь? Не для того же, чтобы таким веселым манером покончить с собой, раз уж иные способы для тебя столь сложны. Значит, есть надежда. Есть шанс… И не говори, что он есть только для тебя, а я смертная тля.
– Что-то схожее я и намеревался сказать. Надеюсь, ты достаточно благоразумен, чтобы не оскорбиться. Это правда.
– Плевать. Nil mortalibus ardui est [180] .
– Есть хоть какой-нибудь аргумент, могущий убедить тебя? – устало спросил стриг, и Курт вздохнул:
– Если б он был, думаешь, я сказал бы?.. Это не обсуждается, Александер. Просто не обсуждается.
– Хорошо, – согласился стриг, – пусть. Идем вместе. Только теперь, Гессе, все, что я говорил прежде, уже неверно – я не агент, ты не следователь, и твои решения ничего не стоят; то, что мы намереваемся сделать, не имеет отношения к службе и не повинуется ее правилам. Теперь главный я. Делать будешь, что я скажу, как скажу, когда скажу. Готов это принять – иди, нет – поверь, я смогу сделать так, чтобы в ближайшую неделю ты не только не смог покинуть этот замок, но и не сумел бы подумать даже о том, как подняться с постели. Лучше сломанная нога, чем, в самом деле, смерть на моих глазах… которая, повторяю в последний раз, более вероятна, нежели благополучный исход.
– А моя смерть и без того недалека – если сравнить с некоторыми известными мне личностями, – пожал плечами Курт. – Сегодня или завтра; какая разница?..
– Мы полагаемся, по большому счету, на везение. Понимаешь это?
– Fortuna favet fatuis [181] … Сегодня будет отличный повод убедиться в верности этого суждения, ибо (сознаемся самим себе) мы оба совершаем глупость.
– В таком случае, признай как факт, что я главный глупец (а так и есть, судя по тому, что я поддался на твои увещевания); и слушаться меня, Гессе, беспрекословно. Завершая наш цитатник, скажу последнее: Hominem te esse memento [182] .
– Возразить нечего, – признал Курт. – Командуй.
– Остается надеяться, что ты не ошибся, – вздохнул фон Вегерхоф, бросив через плечо взгляд в окно. – Что это и впрямь фогт. Потому что, если это не так, Адельхайде уж точно конец… Ты уверен?
– Я уверен, – твердо ответил он. – Это фон Люфтенхаймер. Без сомнений.
– Имей в виду, что ошибиться мог я, – спустя миг безмолвия тихо предупредил стриг. – Возможно, она уже мертва. Возможно, Арвид убил ее за пределами замка, надеясь именно на то, что я решу, будто она жива, и наделаю глупостей. Или он вовсе не рассчитывал на мое появление – ведь никаких подсказок о том, где его искать, он не оставил. И Адельхайду он, быть может, намерен выпустить спустя несколько дней, так ударив куда больнее.
– «Выпустить» – id est?..
– Да. Вполне вероятен и такой исход. Готовься к тому, что мы можем войти в этот замок лишь для того, чтобы убить ее самим. Сумеешь ты убить женщину, к которой неравнодушен?
– Не впервой, – отозвался Курт сухо, и стриг кивнул:
– Хорошо. Будем надеяться, что, если я и ошибся, то в своих худших опасениях. А теперь, Гессе, я буду говорить то, что считать ошибкой не вздумай. Теперь я прав всегда. Понял меня?
– Каков план?
– Лотта скажет всем, кто будет этим интересоваться, что Адельхайда приболела и лежит в постели. На сутки этого хватит, а после – если у нас ничего не выйдет, скрывать происходящее попросту не будет смысла. Напиши отчет – подробный; оставишь его вместе с вещами Лотте на сохранение. Когда… если так сложится, она передаст его, куда следует. Теперь о само́й операции. До замка фогта галопом часа два; выезжаем в четыре.
– В четыре?.. – переспросил Курт растерянно. – То есть, к вечеру? Ехать надо немедленно, пока день, пока солнце! Ты сам сказал, что она в опасности, быть может, в этот самый час Арвид уже обставляет ее торжественное обращение, а ты намереваешься тянуть до ночи!
– Предупреждаю во второй раз, – чуть повысил голос фон Вегерхоф. – Во второй и последний, третьего не будет, Гессе, будет сломанная нога и постель в этом замке. Делать будем так, как скажу я. Если ты не согласен с тем, что я говорю, ты можешь спросить, почему так; спросить – но не более. Если у нас будет на это время. Во всех прочих случаях повиноваться беспрекословно.
– Как слуга? – не сдержался он, и стриг холодно улыбнулся:
– Как птенец. Считай, что на время этой операции я тебя усыновил. И при малейшем непослушании буду применять телесные наказания; ясно?.. А теперь я отвечу. «Пока день», ты сказал. Ты полагаешь, что это даст нам преимущество, но ты ошибаешься. Днем Арвид менее опасен, да. За пределами стен или в освещенных комнатах. Но в темных коридорах, в комнатах с закрытыми ставнями, в подвале – там не будет иметь значения, светит ли снаружи солнце. Зато будет иметь немалую значимость тот факт, что на стенах, во дворе, в тех же коридорах и комнатах полно стражи, бодрствующей, Гессе, и бдительной. Днем, кроме двоих или троих опытных стригов и одной новообращенной, на нас повиснут еще и люди – вооруженные, обученные и хорошо видящие и слышащие. Ночью же будет меньше угрозы хотя бы со стороны людей. Кроме того, если Арвид настолько переоценил меня и полагает, что я мог догадаться, где его искать, если он меня ждет – он ждет меня днем. Он просто не может не быть уверенным в том, что я попытаюсь воспользоваться своим преимуществом перед ним и его птенцами. Что же до Адельхайды… Либо уже поздно, либо у нас еще есть время и нам некуда спешить до нынешней ночи.