— Исключительно радует глаз, — сказала Джесмин, потешаясь, когда он вошел на кухню в майке с яркой пляжной сценой на груди. — Особенно хороши пальмы.
Она была в джинсах и светлом топике, немного подкрашенная.
— Вынужденная покупка. Слишком мало вещей взял с собой в дорогу. — Он сел за маленький стол и наблюдал, как она проверяет свой билет на самолет.
— Ты улетаешь сегодня?
— Да.
Он взял кофе и ждал, но она ничего не добавила к своему краткому ответу.
— Я вчера вечером уже плохо чего понимал. От усталости. Ведь ты едешь к сестре и племяннику?
— Скорее к племяннику, да.
Он мгновенно почувствовал перемену в ее голосе. Опять возникла эта отстраненная меланхолия, которая охватила ее и прошедшим вечером. Она стояла к нему спиной и снова рылась в сумочке, потом нервно отставила ее в сторону.
«Черт», — подумал он. Это была явно неприкасаемая тема.
— Ты пока ничего не рассказывала о себе. Чем, например, ты занимаешься? — спросил Крис в надежде, что она отвлечется.
— Я? — Она беспокойно засмеялась. — Я занимаюсь биохимией. Сначала в Институте Макса Планка, еще студенткой, там я и познакомилась с Уэйном. И позже он помог мне получить работу в фирме. С тех пор я ему помогаю. Молекулы, протеины, раньше их называли белком, исследование энзимов. Это маленькие посыльные, которые только и делают возможным все, что происходит в организме.
Она повернулась и села за стол. Ее голубые глаза были прозрачными и светлыми, и лукавая улыбка в них снова одержала верх. Она отхлебнула кофе.
— А как ты попала в Дрезден? Именно в Дрезден?
— Случайно, — она улыбнулась. — У меня в Дрездене была подруга по переписке, и однажды я к ней приехала. Дружба окрепла, я так и так искала место учебы где-то за границей — а тут как раз создавалось нечто интересное. Так и произошло.
— Ты ничего не ешь? — Крис указал на тосты, но она отрицательно помотала головой:
— Я уже поела.
Крис взял себе два тоста, намазал их маслом и джемом:
— Значит, протеины. А я думал, гены…
— Это трудно объяснить для неспециалиста.
— Все же попытайся.
— Протеины составляют больше пятидесяти процентов сухого веса клеток и являются важнейшей группой веществ в организме. В человеческом организме действуют более десяти тысяч протеинов.
Крис ухмыльнулся:
— Ну вот, я сразу и понял. Ты занимаешься самыми мелкими штучками, какие только есть в биологии.
— Можешь посмеиваться сколько угодно. Есть и меньшая единица — это аминокислоты, из которых и составлены протеины.
— Про эти я тоже слыхал, — подтрунивал он. — Их вроде бы двадцать?
— Тебя это правда интересует? Такое редко встретишь.
— Я хотел преумножить свои сбережения и для этого в годы бума «нового рынка» все инвестировал в биотехнологии. Мой финансовый гуру тогда сказал, что за два года я сколочу себе мой Индевор.
— Ах, опять этот пресловутый Индевор. И все пропало?
— Пара ушлых ребят закупили на мои деньги партию пробирок и пипеток, устроили себе хорошую жизнь, а потом все пошло прахом.
— Наука сильно продвинулась вперед, но далеко не так, как это иногда изображают. Это надо суметь представить себе как вселенную. Пара галактик открыты, до определенной точки можно кое-что увидеть и кое-что объяснить. Но об истинном объеме того, что мы изучаем, мы даже не догадываемся. Да и как?
Она встала и отнесла свою чашку в мойку, убрала масло и джем в холодильник.
— Мне скоро уходить…
Он кивнул и помог ей убрать.
— На чем мы остановились? — напомнил он.
— До недавнего времени наука полагала, что все определяют гены. Сегодня мы знаем, что протеины и сочетания аминокислот играют куда большую роль, чем было принято считать. Взять, например, змей…
— Змей?
— Да, их яд. Лишь недавно открыли, что их яд состоит из совершенно определенной комбинации аминокислот, которые они носят в себе. Или взять бактерии. До сих пор считалось, что существует твердое правило: бактерии не стареют. Теперь мы знаем: бактерии тоже стареют. Как и все живое.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать.
Они стояли у раковины рядом. Он мыл чашки и тарелки, она их вытирала. При этом они часто соприкасались плечами. Внезапно он увидел, как волоски на ее руках встали дыбом, словно наэлектризованные. Собственное его возбуждение почти не оставляло ему возможности ясно мыслить.
— Мы только начинаем. Мы лишь приоткрыли дверь, чуть-чуть… И как же мы можем с уверенностью сказать, что это так, а то — иначе?
— Мы еще увидимся?
— Мы только начинаем с нашими почему. Даже про многие медикаменты, которые сегодня продаются, мы порой знаем только то, что они оказывают какое-то действие, а почему — не знаем.
Он взял ее за руку и притянул к себе. Ее тело скользнуло к нему без сопротивления.
— Мы еще увидимся?
— А ты хочешь?
Он ощущал ее теплое гибкое тело. Его охватило неукротимое желание. Она вдруг прильнула к нему и улыбнулась. Он вдохнул ее свежий аромат, а она притянула его голову ближе к своему лицу.
Ее губы были полуоткрыты, а белые зубы внезапно поймали его нижнюю губу и нежно покусывали.
— Да! — прохрипел он, не в силах отвести взгляд от ямочки в уголке ее губ. — Да, непременно. А ты?
— Со второй минуты.
Ее зубы снова принялись покусывать его нижнюю губу. Он застонал.
— Почему только со второй?
— Тсс. Об этом потом.
— Я думал, тебе надо уезжать…
— Через два часа, — сказала она, и ее зрачки сверкнули.
Но так же внезапно она высвободилась из его объятий, и по ее лицу пробежала тень. Она искала в его глазах ответы на вопросы, которых он не знал. Он увидел таинственную дымку, которую не мог себе объяснить.
— Пожалуйста, не сейчас. Это так тяжело. Как было бы хорошо, если бы мы встретились раньше и ты был бы рядом… смог мне помочь… — В ее голосе слышалось отчаяние. — Но все-таки давай встретимся… в субботу, хорошо? Пойдет? Тогда, может быть, мы созвонимся…
— Что случилось?
— Пожалуйста! Не спрашивай… мне очень жаль… но не сейчас.
Кельн
Вторник
Крис стоял у окон своего офиса в кельнском Медиапарке и смотрел вниз, на площадь с прудом. На площади не было ни души, и порывы ветра стегали воду.