— …В порядке взаимной услуги за что? — Глаза папы озабоченно глядели на Тиццани.
— Его просьба по-прежнему — равноправие с «Опус Деи». Он ожидает срочно хотя бы неформального согласия Вашего Святейшества…
— Он просто не хочет понять, что церковь и наука нашли консенсус, который позволяет жить обеим. Он нарушает компромисс, найденный с таким трудом. И даже некоторые епископы в последнее время склонны поддержать его кампанию. Только если он все же… — Папа осекся, встал и беспокойно стал ходить взад и вперед. — Где он?
«С каких это пор папа стал бить кулаком по ладони?» — подумал Тиццани и смущенно потупил взор.
— В Фонтенбло. Вы знаете, там их европейская резиденция…
— …Оттуда он хочет развернуть кампанию по пропаганде своих идей — в ущерб Святой Матери-Церкви. О чем он говорил? Какие у него доказательства?
— Шумерские глиняные таблички. Еретические тексты, которые можно истолковать превратно. — Тиццани ошеломленно отметил, что папа не сразу отреагировал четким отказом.
— Больше ничего?
— Что имеет в виду Ваше Святейшество?
— Не говорил ли он о других доказательствах или предметах?
— Вы заставляете меня бояться. Нет, он говорил о шумерских табличках именно того содержания, копию которого он нам уже передавал.
Бенедикт остановился, потом отмахнулся и снова принялся ходить. Он вспомнил о последних днях, наполненных сомнениями. Он поставил не на ту лошадь, отклонив предложение Марвина только потому, что другой прохиндей за те же самые древности потребовал всего лишь денег. Но товар тот прохиндей так и не предоставил. Теперь было понятно почему.
Не было ли это Господним испытанием? Не был ли Марвин заложником Бога?
Папа выпрямился. Он не имел права сомневаться в путях Господа, даже если он их и не понимал.
— Монсеньор Тиццани, у меня есть другие обязанности… и хоть я этого и не одобряю, поезжайте к Марвину, взгляните на его доказательства.
— Он получит то, о чем ходатайствует? — Тиццани был еще очень далек от того, чтобы понять перемену позиции святого отца.
— Поезжайте скорее. И так, чтобы это не привлекло внимания.
— Я могу воспользоваться личным самолетом одного бизнесмена, который нам уже неоднократно помогал.
— Обратите внимание… — Папа стиснул руки, беспокойно пошел в дальний угол, потом повернулся к Тиццани и проникновенно посмотрел ему в глаза: — Обратите внимание на кости, монсеньор! Обратите внимание, нет ли среди этих древностей костей!
Папа дождался, когда монсеньор уйдет. Потом посмотрел на часы. Владыкам приходится править неотлучно, и нет у них ни отдыха, ни выходного. Он взял телефонную трубку.
Понадобилось целых полчаса, чтобы была установлена связь с его собеседником.
— Ах, дорогой президент, да, я очень хорошо помню. Ваши поздравления и бесценные пожелания к моему вступлению в должность… моя просьба, да… необычное время… и обстоятельства — я знаю. Я хотел бы посетить Сен-Бенуа-сюр-Луар. Да, верно. Вы очень хорошо ориентируетесь. Крипта базилики — мы хорошо понимаем друг друга. Верно. Мощи святого Бенедикта. Нет, не официальный визит. Совершенно неофициально, вот именно.
После разговора папа подошел к маленькому алтарю у боковой стены. Шкатулка, украшенная сусальным золотом, в целости и сохранности стояла под простым деревянным крестом.
Он открыл ее и кончиками пальцев погладил крест, лежавший внутри. То был маленький крест из простого, но древнего дерева, якобы вырезанный в Монтекассино в те времена, когда святой Бенедикт был еще жив.
Он вынул крест и положил его на алтарь. Потом поднял дно шкатулки и вынул оттуда вкладыш, обитый бархатом. В нем по-прежнему лежали маленькая глиняная табличка с вдавленными значками и несколько листков пожелтевшей бумаги.
«Я воспрепятствую этому. На то я и пастырь».
Дрезден
Суббота
В дверь позвонили, и Джесмин Пирссон посмотрела на часы. Самое начало второй половины дня. Ее взвинченность сразу сменилась облегчением. Она уже дважды пыталась дозвониться до Криса. Но его мобильник был отключен.
Поскольку доктор Дюфур отложил тест, желая продолжить обследование Маттиаса, она решила вернуться в Дрезден. В субботу она отработает лишнюю смену, чтобы потом — может быть, в четверг — еще раз взять несколько дней и побыть с сестрой и Маттиасом.
За обратную дорогу она уже немного отошла от забот и тревог и теперь хотела отдохнуть. Она предвкушала радость встречи с Крисом.
Она поспешила к двери и нажала кнопку, отпиравшую дверь подъезда.
Сердце ее учащенно билось. Сейчас его радостная улыбка и горящие глаза поднимут ей настроение. Она надеялась побольше узнать об Индеворе, а также, может быть, о сексуальных ритуалах таитянцев. Может, с Крисом у нее случится то, что поможет ей пережить эту тяжелую фазу. О большем она в настоящий момент и думать не хотела.
Она открыла дверь и прислушивалась к торопливым шагам, которые на каждом этаже ненадолго замедлялись. Каково же было ее удивление, когда она увидела незнакомца, который поднимался по последнему пролету лестницы. Он был среднего роста, темноволосый, приблизительно ее возраста и смотрел на нее серьезным взглядом.
— Джесмин Пирссон? Меня зовут Спэрроу, — сказал мужчина по-английски. — Я из службы безопасности Тайсэби. — Она молчала, совершенно застигнутая врасплох. — Ведь вы сотрудница концерна Тайсэби здесь, в Дрездене, и ваш шеф — Уэйн Снайдер?
— Да… — Джесмин медленно переваривала неожиданность. — Что-то случилось с Уэйном? — она тут же перешла на английский. Будучи студенткой Института Макса Планка, она с первого дня вынуждена была говорить там по-английски.
Мужчина потоптался, поморщился и неуверенно откашлялся:
— У нас есть одна проблема в лаборатории. Поскольку вы его ассистентка, я прошу вас отправиться туда со мной.
— В чем же дело?
— К сожалению, я не могу вам сказать. Я в этом ничего не понимаю. Меня всего лишь послали за вами. Внизу ждет такси.
— И кто вас послал?
— Шеф службы безопасности, мистер Салливан. Он специально прибыл из Штатов. — Мужчина достал из кармана карточку.
Она узнала фирменное удостоверение Тайсэби, имеющее по всему миру единый вид. Фото на удостоверении принадлежало однозначно тому мужчине, который стоял перед ней. Под фотографией значилось: «Служба безопасности. Бостон».
— Тогда Уэйн, должно быть, попал в трудное положение.
— На это мне нечего сказать.
Она ненадолго задумалась. Не похоже было на то, чтобы этот мужчина что-то замышлял против нее.