— Я? Да. Я продался Форстеру за перевозку. Это же мой бизнес.
— Весь мир продается. Все имеет свою цену.
— Значит, к нападению и к этим ребятам ты не имеешь никакого отношения, — пробормотал Крис.
— Я хотел провернуть свое собственное дельце… Если бы сработал мой план тогда, в Тоскане, то не было бы никакого транспорта, и эти подонки не гноили бы меня здесь.
Они помолчали.
— Что тебе известно о тринадцатой табличке? И кому ты хотел все это продать?
Понти усмехнулся:
— Форстер проговорился в минуту слабости. Выпил лишнего. Одной таблички не хватает с конца двадцатых годов. Той самой, тринадцатой. Его дед уже пытался однажды продать таблички. Две из них тогда — для доказательства — он взял с собой. Первую и последнюю. Но допустил одну ошибку и лишился как раз последней таблички. Она как раз и объясняет значение костей. Так сказал Форстер. И эта табличка лежит в Ватикане.
— В Ватикане? — Крис вспомнил об объяснениях Рамоны Зельнер. Это могло быть правдой. — Почему ты так уверен?
— Потому что Форстер тем самым навел меня на мысль. Я предложил таблички и кости через посредника на продажу Ватикану. Поначалу они, вроде бы, не заинтересовались, а потом вдруг так заторопились, что все им казалось слишком медленным. — Понти яростно фыркнул: — Но теперь всему конец. Кранты.
— В чем состоит тайна, Понти?
— Спроси у папы, — не сразу ответил Понти.
— У папы?
— Да, Зарентин. Сейчас, при моем разговоре с ними, присутствовал один священник из Рима…
— Священник из Рима?
— Он снова и снова упорно расспрашивал про кости. Папа, Зарентин. Он и есть покупатель.
* * *
Внезапно перед клеткой появились Барри, бородавчатый и рыжий.
— Поди сюда, — в руках у Барри было оружие, и дулом он указывал на Понти. Потом перевел его на Криса:
— А ты остаешься на месте!
Крис, в одних трусах, откинулся спиной на стену. Он пытался совладать с мышечной дрожью. Его одежда все еще лежала на полу, мокрая.
— Чао, Зарентин. Мне очень жаль, что приходится бросать тебя здесь. Но такова жизнь. Моя сделка сработала.
Понти ухмыльнулся и направился к Барри, который кивком указал ему на дверь клетки. Итальянец прошел мимо Барри.
Крис наблюдал за происходящим. Барри все еще держал пистолет нацеленным на него. Крис напряг мускулы. Он слегка поднял правую ногу и уперся ступней в стену. Тут было пять или шесть шагов. Два больших прыжка, потом сигануть на детину и схватить за руку, в которой тот держит оружие…
Понти уже дошел до двери клетки и на какой-то момент загородил вход двум остальным.
«Ну повернись же!» — мысленно заклинал Крис, подстерегая движение Барри.
— Эй! Что такое?
Ошеломленное восклицание Понти разрушило концентрацию Криса.
Понти снова выругался, раздался металлический щелчок.
— Теперь ты! — Барри широко осклабился. — Быстро! Марш!
— Что это значит? — крикнул Понти. Его втолкнули обратно в клетку.
Барри приказал Крису идти к двери, а сам не сводил с него дула пистолета и все время сохранял необходимую дистанцию.
Грубая рука схватила Криса за волосы и нагнула его голову назад. Другая — поддела снизу подбородок. Ему заломили руки за спину, и он почувствовал холодное железо наручников. После этого голову отпустили.
— Проклятье, что все это значит? — продолжал ругаться Понти и замолк лишь тогда, когда послышались еще два голоса.
По коридору шли Генри Марвин и Эрик-Мишель Лавалье. Они вошли в клетку.
— Я не понимаю… — Лавалье растерянно уставился на Марвина.
— Сейчас, Лавалье, сейчас.
Барри выволок Криса и Понти на середину клетки и принудил их опуститься на колени у сточной канавки.
— Голову на грудь! — Марвин подошел к арестантам и по очереди нагнул им головы так, чтобы подбородок упирался в грудь.
— Что за свинство? — кричал Понти.
Крис хотел вскочить, но было поздно. Рыжий прижал дуло к его виску.
Марвин простер свою правую руку, протягивая Лавалье пистолет «корт», который они отняли у Криса.
Лавалье был в полной растерянности.
— Я ничего такого не держал в руках.
— Я знаю, — Марвин улыбнулся. — Сегодня будет первый раз. Но не последний. Сегодня вы докажете, что хотите принадлежать к числу посвященных среди Преторианцев. Лавалье, вы будете принадлежать к самому узкому кругу посвященных, которые действительно защищают Библию. Всеми средствами, всеми силами, всей своей властью. — Голос Марвина осип, вкрадчивый и полный убежденности. Глаза его сверкали, как бриллианты.
Лавалье немо помотал головой. Пустым взглядом он смотрел мимо Марвина — на коленопреклоненных.
— Я… все… еще… не понимаю. — Слова его с трудом преодолевали порог слышимости. Однако он очень хорошо понимал, что имеет в виду Марвин.
— Лавалье, неужели вы думаете, что наша кампания против врагов веры, против ученых и прочих неверующих может обойтись без жертв? — Марвин засмеялся: — Это было бы неправильно. Мы должны позаботиться о том, чтобы среди врагов были большие жертвы. Мы уничтожим их карьеры, разгласим их тайны. Против тех, кто предает Библию, любые средства хороши. А худшие из них предстанут перед Богом, нашим и их Господом, и дадут отчет. Мы начнем с этих двоих.
— Вы… хотите… убить…
— Вот именно, — Марвин засмеялся. — Врагов веры.
Лавалье молчал.
Крис, стоя на коленях, слегка повернул голову. Понти рядом с ним то и дело сплевывал. Его губы дрожали. То ли от гнева, то ли от страха, Крис не смог бы сказать точно.
Он и сам чувствовал невыразимое давление в голове. Оно лишало его способности думать. Безропотное смирение накрыло его волю, словно туман. Все кончено. Защититься больше не было ни малейшего шанса.
— Вы не можете это сделать! — закричал Лавалье. — Вы не можете их убить! Бог есть любовь, а не убийство.
— Предатели веры, предатели Священного Писания умрут. Мир снова узнает, что распространение веры мечом — самый плодотворный метод.
Лавалье содрогался всем телом, будто его знобило.
— Какое это имеет отношение ко мне? — тихо спросил он, не разжимая зубов.
— Ваша очередь представить доказательство, месье Лавалье, — Марвин шептал, приставив губы к его уху. — Докажите же, что вы принадлежите нам. Докажите мне, что вы убеждены. Убейте их во имя Бога!
— Я не могу! — Лавалье энергично помотал головой. — Нет!
— Вспомните о миссионерах Святой Матери-Церкви в средние века.