Когда они вновь вышли на маленькую ресторанную сцену и Оля начала играть, ни Саши, ни его компании за столом уже не было. Скрипка звучала нежно и печально. Иногда к ней добавлялись поддерживающие аккорды фортепиано – за фоно сидел Виталик. Так музыканты обычно помогают одиноко поющей на сцене солистке.
Мучительный вечер, наконец, закончился. Оля стремительно собралась и почти бегом выскочила из ресторана.
– Ну, Оль, неловко получается, ну… – Виталик выскочил за нею, что-то дожевывая на ходу. – Я столик заказал, ребята поздравить тебя хотели…
– Потом отметим, я поеду, – отмахнулась Оля, поднимая руку. Такси тормознуло в момент.
– Ну давай хоть я тебе провожу, – не отставал Виталик, держа ее под руку.
Оля, не глядя на него, высвободила руку и села в машину:
– Извини, Виталик, мне надо ехать. Счастливо.
– Завтра в семь репетиция, не забудь. Оля кивнула:
– Счастливо.
Виталик еще с минуту смотрел вслед укатившей машине, ухмыльнулся и пошел доедать. Ну их, этих баб, с их капризами и мужьями!
Когда Оля вернулась домой, Саши там не было. И, по всей видимости, в ближайшее время не ожидалось…
Саша с Фарой на самом деле никуда из «Узбекистана» не уехали. Они только, отпустив своих бойцов, переместились в маленький кабинет, где расслабились по полной программе.
Наконец часам к трем ночи они выбрались на ресторанное крыльцо, продолжая свой давно начатый бесконечный разговор.
– Нет, ну вот ты скажи, ты кто такой? – настаивал Саша.
Швейцар, уже порядком подмерзший в ожидании выхода последних гостей, сделал стойку, моментально оценив платежеспособность клиентов. Конечно, такие вот загульные гости порядком удлиняли его рабочий день, точнее, ночь. Зато от них перепадали и самые сладкие чаевые. Он сложил брови домиком и услужливо поклонился, забыв о холоде.
– Сань, я же ариец, – взяв Сашу за пуговицу пиджака, доказывал Фара.
– Ага, иранский, – ржал Саша.
– Да, настоящий иранский ариец, – согласился Фара.
– Клянусь мамой, мы же с тобой арийские братья! – воскликнул Саша.
– Ну да. Характер нордический. Голубоглазый, светловолосый. – И они заржали уже хором, радостно, как малые дети.
Саша не забыл достать из бумажника и вручить привратнику сторублевку. Тот, взглянув на купюру, умудрился одновременно отдать честь и сделать книксен, что еще больше развеселило друзей.
– Заходите, – напутствовал их швейцар.
– Обязательно зайдем, – успокоил его Саша.
– Я здесь жить буду! – с пьяной уверенностью добавил Фара.
Уверенно покачиваясь, Саша направился к машине, на ходу доставая ключи.
– Стой, стой! На машине не надо! – попытался образумить его Фара.
– Я ее не брошу, – упрямо твердил Саша.
– Она же железная, – увещевал Фара. – Стоит себе и стоит. Никто ее не украдет. Сейчас поймаем машину…
Но Саша не хотел ничего слушать. Его несло. Ему хотелось куда-то ехать, мчаться, вперед, дальше, не разбирая дороги. И словно по волшебству вдруг прямо рядом с ними материализовалась белая лошадь.
На самом-то деле никакого волшебства – две девчонки, рыженькая и беленькая, из уголка Дурова уже давно подрабатывали здесь экзотическим извозом. Себе на молочко или, скорее, пиво, лошадке – на овес и сено. Сегодня, правда, они что-то припозднились.
– Фарик, не может быть! – прижимая щеку к теплой лошадиной морде, воскликнул Саша. – Это знак судьбы! Можно прокатиться?
– Пятьдесят, – окинув его оценивающим взглядом, определила таксу рыженькая.
– На, держи сто! – Саша достал купюру.
– Что-то дороговато за такую клячу, – проворчал Фара. – Как его там, у Дон-Кихота? Типичный Росинант. – Фара похлопал коня по напряженной шее.
– Я буду всадник без башни! – гордо ответил Саша, перехватывая поводья у рыженькой.
– Ты будешь всадник Апокалипсиса! – торжественно и мрачно провозгласил Фара.
Саша, не без труда вставив ногу в стремя, перевалился в седло и тронул поводья – «Росинант» лишь вяло переступил ногами. И только когда Саша дал ему каблуками под ребра, он вспомнил молодость и взял с места в карьер.
Фара с гордостью проводил взглядом друга, вскоре скрывшегося в перспективе Неглинки.
Спустя час Саша все еще не появлялся. Протрезвевший Фара сидел в «мерседесе», не зная, что предпринять. Уже в который раз к нему приставали девчонки, готовые, кажется, уже расплакаться:
– Ну, где его носит?
Фара, не глядя, сунул рыженькой очередную купюру:
– На, иди пива купи.
– Да не лезет уже ваше пиво! – недовольно пробурчала та, но от денежки, впрочем, не отказалась.
Саша же был в это время уже далеко. И мыслями, и буквально. Выжав из коняги все, на что тот был способен, Белый за этот час добрался до самого Битцевского лесопарка. Для этого ему пришлось проскакать через Манежку мимо Кремля, пересечь Москву-реку по Большому Каменному мосту, добраться до Гагаринской площади, а там двигаться уже почти по прямой – по Профсоюзной, а потом – дворами до самого лесопарка.
В Битце они перешли на медленный шаг. Весь хмель из Саши вылетел, зато невеселым мыслям в голове стало просторно. Оля, упрямо курящая сигарету, так и стояла у него прямо перед его глазами.
Лес, настоящий Битцевский лес просыпался. Было тихо-тихо, даже цоканье «Росинанта» не было слышно – трава глушила звук. Лишь мерное дыхание коня немного нарушало, впрочем, вполне гармонично, тишину просыпающегося леса. Саша старался дышать в ритм с животным. Сейчас они были единым целым.
Они выехали к речке Чертановке, больше похожей на ручей. Остановив коня на мостике, Саша долго смотрел в воду.
Злость совсем вышла из него, выветрилась вместе с алкоголем. Он смотрел, как туман, поднимаясь от воды, клубится и тает в воздухе. Этот речной туман смешивался с паром от боков усталой лошади.
Эх, Оля, Оля… Саша пристально смотрел на воду, словно надеясь прочесть в ней свою судьбу. Но это была просто вода.