Хансен молчал. Он отвел глаза в сторону. Мы ждали.
— О Господи! — пробормотал он.
— Да, действительно, — сказал Майло. Хансен схватил бокал.
— Мне бы не помешало…
— Нет, — резко возразил Майло.
— На вечеринке была убита девушка. Мне необходимо выпить.
— Как звали девушку?
— Я не знаю!
Радужная оболочка глаз Хансена стала влажной, напомнив мне болотную зыбь.
— Вы не знаете, — повторил Майло.
— Люк лишь сказал, что ситуация вышла из-под контроля, все ужасно надрались и принялись выделывать разные штуки с девушкой, а потом все потеряли голову — а девушка вдруг оказалась мертвой.
— Выделывать разные штуки, — угрюмо повторил Майло. Молчание.
— Вдруг? — не унимался Майло.
— Так он сказал, — пробормотал Хансен.
— А от чего произошла эта нежданная смерть, Ник? Хансен прикусил губу.
— Ну, давай! — рявкнул Майло.
Хансен вздрогнул и вновь принялся крутить в пальцах бокал.
— Пожалуйста — я не знаю, что произошло, — Люк не знал, как это получилось. В том-то все и дело. Он был смущен, потерял чувство реальности.
— А что он рассказал о девушке?
— Он сказал, что Вэнс ее связал, и они с ней развлекались, а потом вдруг потекла кровь. Кровавая сцена, как в фильмах ужасов, которые мы часто смотрели, когда учились в школе. «Намного хуже, Ник, — сказал Люк. — Это намного страшнее, когда кровь течет по-настоящему». Мне стало тошно, и я сказал: «Какого черта, о чем ты говоришь?» А Люк продолжал лепетать что-то невнятное, постоянно повторяя, что они попали в настоящую задницу.
— Кто?
— Они все. «Королевская рать».
— А имя девушки он так и не назвал?
— Он сказал, что никогда ее раньше не видел. Ее знал Вэнс, он ее заметил и притащил. В буквальном смысле. Положил на плечо и принес в подвал. Она почти ничего не соображала.
— В подвал дома, в котором была вечеринка?
— Да, именно там они… развлекались с ней.
— Развлекались с ней, — повторил Майло.
— Я стараюсь точно повторять то, что говорил Люк.
— А Люк принимал участие в изнасиловании? Хансен пробормотал что-то невнятное.
— Повторите, — резко приказал Майло.
— Он не знал наверняка, но потом сказал, что, наверное, да. Он и сам плохо соображал — был под кайфом. Как и все остальные. Он плохо помнил подробности, только повторял, что это было настоящим кошмаром.
— Особенно для девушки, — заметил Майло.
— Я не хотел ему верить, — продолжал Хансен. — Я приехал из Йеля всего на десять дней. Мне совсем не хотелось слушать бредовые истории Люка. И я пришел к выводу, что случившееся ему просто приснилось — нечто вро; галлюцинации. К тому же Люк постоянно был под кайфо?
— Вы говорили, что он просил вас о помощи. О како помощи шла речь?
— Он не знал, что ему делать. А мне самому тогда был двадцать два года — какой совет я мог ему дать? — Пальщ Хансена вцепились в бокал. — Он выбрал ужасно неудач ный момент для визита. Специалисты говорили, что у мен есть талант, и мне удалось достойно поговорить с отцом. 1 то время мне были совсем не нужны всякие… ужасы. Я име. право не принимать в этом участия. И не понимаю, почем вы полагаете…
— И вы просто отмахнулись от него, — заявил Майло. –Что вы сказали Люку?
— Нет, не так, — возразил Хансен. — Я не отмахивался а предложил Люку пойти домой и проспаться. И еще я сказал, чтобы он ничего никому не говорил. Пообещал все обдумать и связаться с ним.
— Он вас послушался? Хансен кивнул:
— Мои слова… он хотел услышать именно их. Люк поблагодарил меня. После того как он ушел, я сказал себе, что он перебрал наркотиков. Я ужасно хотел забыть о том, что он мне наболтал. В тот год со мной произошло одно удивительное событие — я начал заниматься живописью. Моим учителем стал эмигрант из Австрии, чудом избежавший смерти в нацистском лагере. Он рассказывал чудовищные истории об уважаемых гражданах, которые утверждали, будто они не знали о том, что происходило вокруг. Он называл их лжецами. В Вене все радовались, когда Гитлер пришел к власти, и закрывали глаза на творившиеся вокруг ужасы.
Я помню, как однажды он сказал: «Австрийцы убедили себя, что Гитлер — немец, а Бетховен — австриец». И я не забыл его слов. Мне не хотелось быть таким же, как они. Поэтому я пошел в библиотеку и проверил газеты за тот период, о котором говорил Люк. Но в них ничего не оказалось. Ни одной статьи, ни единого слова о девушке, убитой в Бель-Эйр. Поэтому я решил, что Люк все придумал.
Плечи Хансена опустились. Он позволил себе слабо улыбнуться. Пытался расслабиться. Майло молчал, и я видел, что Хансен вновь напрягся.
— Теперь вы хотите сказать, что убийство…
— Вы говорили с Люком еще раз после его визита? Вы выполнили свое обещание?
— А что я мог ему сказать?
— И что же произошло дальше?
— Я вернулся в Йель.
— Чепмен пытался связаться с вами в Йеле?
— Нет.
— Когда вы в следующий раз приехали в Лос-Анджелес?
— Прошло несколько лет. Следующим летом я отправился во Францию.
— Вы старались не возвращаться в Лос-Анджелес?
— Нет, — возразил Хансен. — Просто меня интересовали совсем другие вещи.
— Какие именно?
— Мне хотелось стать художником.
— Когда вы вернулись в Лос-Анджелес?
— Через три года, когда заболела мать.
— А где выжили до этого?
— В Нью-Йорке, Коннектикуте, Европе. Я пытался как можно больше времени проводить в Европе. В Умбрии, там свет…
— А как насчет Австрии? — осведомился Майло. Хансен сильно побледнел.
— Вы вернулись домой, чтобы ухаживать за матерью.
— Да, это единственная причина. Когда она умрет, я продам дом и найду себе тихое место.
— Между тем, — продолжал Майло, — вы и ваши старые приятели вновь стали соседями…
— Они мне не приятели…
— …они вас не тревожат? Ведь вы теперь знаменитый художник, а банде убийц известно, что вы вернулись в Лос-Анджелес?
— Ну, не настолько я знаменит, — покачал головой Хансен. — Обо мне знают только специалисты. Я рисую. Заканчиваю одну картину и начинаю следующую. Я никогда не верил, что убийство действительно произошло.
— А что вы подумали, когда узнали, что Чепмен утонул?
— Несчастный случай или самоубийство.
— Почему самоубийство?