— Замечательно. Когда можно привезти к вам Стейси?
— Еще один момент, — остановил его я. — Сначала я должен встретиться с вами.
— Это еще зачем?
— Перед тем как я начинаю заниматься с больным, я получаю историю болезни от его родителей.
— Насчет этого ничего не могу обещать. В настоящий момент я очень занят, мы осуществляем сложную сделку. И зачем вам это нужно, доктор Делавэр? Перед вами ставится достаточно конкретная задача: горе Стейси. Причем тут то, как прошло ее детство? Я понимаю, это имело бы какое-то значение, если бы у нее были проблемы с усвоением знаний. Однако все то, что происходит в школе, вызвано смертью матери. Не поймите меня превратно. Я прекрасно понимаю, что такое семейная психотерапия, однако в данном случае в этом нет необходимости.
Когда состояние моей жены ухудшилось, я обратился к одному психотерапевту. К какому-то шарлатану, которого порекомендовал мне мой врач, решивший, что кто-то должен проверить состояние Эрика и Стейси. Я долго возражал, но, наконец, вынужден был уступить. Шарлатан настаивал на том, что в лечении должны участвовать все члены семьи, в том числе и Джоанна. Такой современный тип, миниатюрный фонтанчик в гостиной, отечески снисходительный голос. Я пришел к выводу, что это было абсолютно бесполезно. Джуди Маниту утверждает, что вы неплохо знаете свое дело.
Его тон подразумевал: «Джуди действовала из лучших побуждений, но она запросто могла ошибаться».
— Какую бы форму ни приняло лечение, мистер Досс... — начал я.
— Ричард.
— Сначала мне необходимо увидеться с вами.
— А разве нельзя выяснить все по телефону? По-моему, именно этим мы сейчас и занимаемся, не так ли? Послушайте, если дело в деньгах, просто выставьте мне счет за телефонные переговоры. Видит Бог, мои адвокаты так и поступают.
— Дело не в этом, — сказал я. — Я должен встретиться с вами лично.
— Зачем?
— Я так работаю, Ричард.
— Ну, мне кажется, вы просто упрямы. Тот шарлатан настаивал на семейной психотерапии, а вы настаиваете на личной встрече.
— Я пришел к выводу, что иначе нельзя.
— А если я не соглашусь?
— В таком случае, прошу меня извинить, но я не смогу заняться вашей дочерью.
Его смешок прозвучал сухо, раскатисто. Мне почему-то вспомнилось механическое звуковое устройство.
— Похоже, доктор Делавэр, у вас нет отбоя от пациентов, раз вы можете позволить себе подобное высокомерие. Примите мои поздравления.
Некоторое время мы молчали, и я гадал, не перегнул ли палку. В конце концов, этому человеку пришлось пережить ад, почему бы мне не уступить? Но меня задело поведение Ричарда — он надавил, и я в свою очередь тоже надавил.
Я уже готов был идти на попятную, но тут вдруг он сказал:
— Ну, хорошо, мне всегда нравились люди с характером. Я встречусь с вами. Один раз. Но не на этой неделе. Меня не будет в городе... Дайте мне свериться с календарем... не кладите трубку.
Щелчок. Снова ожидание, надоедливое пиликание синтезатора в трубке.
— На следующей неделе у меня единственное окно, доктор: во вторник в шесть часов.
— Замечательно.
— Значит, вы не настолько заняты, а? Называйте ваш адрес.
Я назвал.
— Это же жилой район, — заметил Досс.
— Я работаю на дому.
— Разумно, позволяет сократить накладные расходы. Отлично, встретимся во вторник. А чтобы не терять время, можете в понедельник начать со Стейси. После школы она свободна...
— Ричард, я встречусь с ней только после того, как мы с вами переговорим.
— Ну и крепкий же вы орешек, доктор Делавэр. Вам следовало бы заняться тем, чем занимаюсь я. Денег в тысячу раз больше, и можно тоже работать на дому.
Алиби.
После разговора с Ричардом мне захотелось выйти из дома. Приготовив кофе себе и Робин, я вышел с двумя чашками в сад. Прошел мимо цветочной клумбы, разбитой Робин прошлой осенью, спустился к прудику у водопада. Поставив чашки на каменную скамью, я бросил корм карпам. Еще до того как крошки упали в воду, рыбки стремительно бросились ко мне, образуя у берега пенистый водоворот. Низко нависшие тучи окрасили пруд в угольно-черный цвет с металлическими блестками. Воздух был холодный, лишенный запахов, почти такой же затхлый, как на месте убийства, однако сочная зелень и журчание воды притупляли общее впечатление безжизненности.
Промозглый сентябрьский туман, зацепившийся за вершины предгорий, с большой натяжкой можно было назвать романтической дымкой. Наши владения не слишком большие, но вековые сосны и эвкалипты, за которыми нет других строений, создают иллюзию уединения. Сегодня утром серая пелена спускалась почти до макушек деревьев.
Я присел на корточки и опустил в воду руку. Один большой карп попробовал пожевать мои пальцы. Как это со мной бывает, я подумал о бренности бытия, утешив себя мыслью, что я должен радоваться, живя в окружении такой красоты, в относительном спокойствии. Мой отец уничтожил себя алкоголем, мать старалась сохранять лицо, но ее никогда не покидала печаль. Не надо скулить, жизнь — не смирительная рубашка. Но для тех, кто с молоком матери был вскормлен страданиями, она может быть очень тесным свитером.
Некоторое время в студии было совершенно тихо. Затем послышался стук стамески. Это было крошечное одноэтажное здание, с высокими окнами и старинной дверью из мореной сосны, которую Робин раздобыла где-то в старой части города, когда рушили один из древних особняков. Толкнув дверь, я услышал негромкую музыку — мелодичную акустическую гитару. Робин работала у стола. На ней был серый джинсовый комбинезон поверх черной футболки, а волосы были перетянуты красной шелковой косынкой. Она стояла, согнувшись пополам. После целого дня, проведенного в такой позе, вечером у нее будет ныть спина. Робин не услышала, как я вошел. В ее тонких изящных руках была стамеска, а перед ней лежал кусок аляскинской ели, заготовка гитарной деки. Кольца стружки, падавшие к ногам Робин, образовывали мягкую удобную подстилку для Спайка. Полузасыпанный опилками, бульдог храпел, шевеля во сне отвислой нижней губой.
Некоторое время я стоял, молча наблюдая за тем, как Робин доводила деку: стучала по ней пальцем, прислушиваясь к звуку, снимала тонкий слой дерева, стучала снова, проводила пальцем по внутренней поверхности. Ее тонкие детские запястья казались слишком хрупкими для того, чтобы держать стальной инструмент, однако со стамеской она обращалась так легко, словно с зубочисткой.
Робин прикусила губу, затем провела по ней языком, еще больше сгорбившись. Из-под косынки выбилась золотисто-каштановая прядь, и Робин нетерпеливо засунула ее назад. Она не замечала моего присутствия, хотя я стоял от нее в каких-то десяти-пятнадцати футах. Как и для большинства творческих личностей, во время работы пространство и время теряли для нее всякое значение.