— Да нет.
— Выражение лица нормальное?
— Непроницаемое — ответил Эрик.
— Это для него нормально.
Она нажала на кнопку, и дисплей мобильника потемнел. Две линии, и только одна настроена на режим ожидания. И только для Эрика. Функционально они отгородились от всего мира. Это стоило немалых трудов, но они добились, чтобы все звонки, кроме их собственных, отправлялись им на стационарные телефоны. Каждые полчаса они проверяли сообщения, чтобы знать, что ничего не пропустили. Последний раз это было десять минут назад: два пустых рекламных сообщения и звонок от ее брата Брэда. Ничего срочного: он просто хотел передать привет. Разберется с этим завтра.
Сидя на месте водителя, Петра выпила воду из бутылки и, не отрывая глаз от серого дома, сунула в рот две горошины «скиттлз». В этот раз она предполагала увидеть Эрика, который должен был выйти из заднего двора и вернуться к джипу.
От передней двери дома Добблера ее отделяло пятнадцать ярдов. Джип находился далеко, и отсюда его не было видно. Неважно, в какую сторону направится Добблер, кто-то его непременно бы увидел.
Здесь росло несколько деревьев, но темная улица хорошо просматривалась. И ограды не давали возможности незаметно перейти с одного участка на другой.
Добблер непременно бы себя обнаружил.
Десять с лишним часов ничего не происходило. Мозг Петры изнывал от безделья.
Курт Добблер покинул «Тихоокеанскую динамику» в половине пятого, вместе с другими служащими. Купив по пути пиццу, поехал к школе Кати. Это было за несколько минут до пяти. В этот час подготовительная школа Западной Долины выглядела закрытой, но звонок Добблера вызвал мрачную Катю. Она подошла к воротам с седовласой учительницей, которая и выпустила девочку на улицу.
Учительница улыбнулась, что-то сказала Добблеру, а он никак не отреагировал. Отец с дочерью молча направились к «инфинити». Ранец Кати казался тяжелым. Добблер не сделал попытки взять его у дочки.
«Инфинити» направился прямо домой. Приехали в пять часов двадцать шесть минут. Добблер пошел к дверям, опережая дочь на несколько футов. Машину, не оглянувшись, запер дистанционным блоком. Девочка заторопилась, чтобы нагнать отца, и он подержал для нее дверь.
Вынул почту из ящика, прибитого к стене рядом с дверью. Постоял, просматривая конверты. На улицу не взглянул. Вошел в дом и закрыл за собой дверь.
С какой стати он будет нервничать? Он делал это шесть лет подряд.
С тех пор они не видели ни Курта, ни девочки. Оба автомобиля Добблера стояли на подъездной аллее. В девять вечера Петра и Эрик решили, что кто-то из них должен наблюдать за черным входом, чтобы Добблер незаметно не ушел из дома пешком.
Этот «кто-то» был Эрик.
Часы Петры показывали двадцать восемь минут десятого. Эрик пробыл на другой стороне восемь минут и до сих пор не давал о себе знать. Что-то его отвлекло?
Зазвонил ее телефон.
— Снова я.
— Ты где?
— Снова в машине.
— Я высматривала тебя. Как ты умудряешься это делать?
— Делать что?
— Господин Невидимка.
— Я просто прошел.
— Разумеется, мастер Ниндзя.
Она говорила шутливым тоном, но на самом деле была уязвлена. Вопреки попыткам сосредоточиться мысли ее разбредались. Господи, как же ненавидела она все эти засады: они притупляли мозг.
— Что там тебя задержало?
— Наблюдал.
— Что-нибудь новое?
— Нет.
Бесконечность ожидания можно сравнить только с адом.
Они прервали разговор, и Петра съела еще конфетку. Смерть мозгам и разрушение зубам. Оставалось, по меньшей мере, два с половиной часа. Как убить время? Добблер, должно быть, сидит сейчас в кресле, читает журнал и разминает руки.
Что именно он читает? Последнее издание «Современного убийцы»?
Два с половиной часа. Выходит, он так хорошо все спланировал, что ему нет необходимости выходить пораньше?
Заранее выбрал жертву. Медсестру. Кого-то из тех, кто ухаживает за детьми. Возможно, с заболеваниями легких. Быть может, это итальянская девушка, если он в точности повторяет убийства Ретзака.
Она уже узнала, что в парке «Элизиум» нет ни одной больницы. Когда речь заходит о детях, первое, что приходит в голову, — это Западный педиатрический медицинский центр в Голливуде. Расположен он неподалеку от парка, и Добблеру это могло подходить.
В этот час из Тарзаны можно доехать до медицинского центра самое меньшее за полчаса, а то и больше, так что, судя по всему, Добблер поедет в последний момент.
Петра знала, когда в больнице происходит смена. Сестры, работавшие днем, должны были пойти к своим автомобилям между одиннадцатью и половиной двенадцатого. В это время их сменяли ночные сестры. В эти полчаса множество женщин входят и выходят со стоянки.
Окраинные улочки. Восточный Голливуд. Не самое безопасное место, но во все время службы в голливудском участке Петра ни разу не сталкивалась с серьезной проблемой.
Столько женщин… как же Добблер выберет из них жертву?
Он уже выбрал.
Прошло пять минут. Десять, пятнадцать, по-прежнему никакого движения в сером доме. Поездка в Голливуд кажется все более невероятной. Возможно, Петра ошиблась насчет Западного педиатрического центра. Ладно, в городе полно таких центров.
Поскольку время продолжает утекать, Добблер, возможно, наметил место, расположенное поближе к дому. Где-нибудь прямо здесь, в Долине.
До нортриджского госпиталя пятнадцать минут езды, даже меньше, с учетом слабого движения. Интересно, тамошние медсестры работают по тому же расписанию, что и персонал Западного центра?
Петра быстро позвонила Эрику и сказала, что ее линия будет несколько минут занята: ей нужно навести справки. Ночной дежурный из Нортриджа подтвердил, что дневная смена заканчивает работу в одиннадцать.
Добблеру времени более чем достаточно. Жаль, что она не знает, как в Нортридже устроена автомобильная стоянка.
Да и нет уверенности в том, что это Нортридж.
Долина — большой район. Когда Добблер пустится в дорогу, ей придется импровизировать.
В конце концов ей всегда приходилось это делать.
Четверг, 27 июня, 22:59. Дом Гомеса. Юнион-дистрикт
С верхнего яруса доносился храп Исайи, громкий и навязчивый, словно шум машины, подбирающей листья. Старший брат пришел поздно, усталый, в плохом настроении, так что невольно в доме все примолкли. Он сбросил рабочую одежду на пол и улегся спать.
Комнату наполнил запах смолы и перегара. Айзек решил промолчать об этом: зачем расстраивать маму?