Где же Яшар? Лейла прекрасно понимает, что она стоит рядом с эвакуатором с туфлями в руках, и выбор у нее невелик. Хорошо хоть он не знает, что она ищет Мехмета Али не из-за денег. Да и вообще она ищет не Мехмета Али, а его половинку миниатюрного Корана.
— По рукам, — говорит она.
Детское личико круглоголового парня выражает неподдельное удивление, но водитель эвакуатора нажимает какую-то кнопку, лебедка воет, и «пежо» скатывается с платформы.
— Но мне нужно как-то с вами связываться, — говорит Лейла. — Оставьте контактную информацию.
— Предпочитаю этого не делать, — отвечает круглоголовый. Водитель заводит двигатель. — Мы будем следить за вами.
Лейла ждет, пока красный тягач поворачивает за угол и исчезает, а потом поворачивается к Яшару:
— Чип давай. Давай чип от замка зажигания.
Яшар смиренно отдает чип. Парень действительно напуган, и Лейла не знает, то ли виной тому происшествие с эвакуатором, то ли все дело в ней. Ее бьет дрожь от страха и злости. Она проскальзывает на водительское сиденье. Бросает туфли назад. Эту кучу металлолома можно вести и босой.
— Я поведу, а ты показывай дорогу. Семейный совет. Прямо сейчас. В мои планы не входит похищение моей машины какими-то бандитами.
В Кузгунджуке старые деревянные оттоманские дома спускаются вдоль улицы под пышными деревьями. Они выкрашены ярко и броско: хромовый желтый, ярко-синий, малиновый, розовый. Верхние этажи нависают над улицей, в тени сидят старики и кошки и наблюдают, что творится в мире. Балконы на последних этажах защищают резные деревянные экраны. Все благоразумные жители, кому не нужно на работу, сидят на балконах, пытаясь поймать хоть какой-то ветерок. Старики и кошки никогда не отличались благоразумием.
Айше медленно бредет между ярких домов. Улица довольно крутая, день жаркий, ботинки узкие, а мостовая опасна для каблуков. Старики смотрят на нее поверх очков — надо же, нашелся кто-то еще более безумный, чем они. Она выискивает синий дом, синий, как василек. Здесь обитает местная колдунья, урболог, психогеограф. Айше нравится этот район, зеленая равнина обвивает его, словно шаль. В какой-то момент она даже думала разместить в Кузгунджуке галерею. В километре к северу простирается мост через Босфор, скоростная автомагистраль бежит по гребню горы на въезде в долину, между домов и ветвей, освещенных фонариками, можно рассмотреть паромы, но ничто не портит благоуханного шарма Кузгунджука. Но изоляция Кузгунджука была и его минусом: пришлось бы день-деньской ждать, когда же кто-то позвонит в дверь. Люди приходят поглазеть, подивиться, потратить время и найти вдруг приятную безделушку. Но никто не может построить бизнес на случайности. Эскикей серый, грязный и старый, но он в сердце района антикваров. Зато Кузгунджук идеально подходит для праздно гуляющих, туристов, историков духа места, психогеографов. Голубой дом, последний в ряду, тяжело облокотился на забор в виде цепи. За ним багряники, иудины деревья, взбираются по крутому холму. Айше дергает за китайские колокольчики у входной двери. В окошке в виде сердца, вырезанном в балконной двери, появляется чье-то лицо — женщина средних лет с пышной шапкой курчавых волос, лягушачьими чертами и светлыми глазами.
— Дверь открыта, входите.
Кузгунджук прославился тем, что здесь закрыли полицейский участок за отсутствием преступлений.
Сельма, местная колдунья, облачена в свободную шелковую пижаму, а пальцы ног украшены кольцами. Валики и подушки разложены по периметру балкона, образуя своеобразный диван. Айше снимает свои убийственные модные ботинки. На балконе тоже ни ветерка, зато там есть чай и кунжутная халва.
— Это евреи, дорогая. Они делают самую лучшую халву.
Остатки еврейской общины выжили в Кузгунджуке. А еще греки и армяне. Церкви, мечеть и синагоги стоят лицом к лицу на перекрестке. Задача Сельмы Озгюн — понимать природу вещей и их причину. Она урболог, то есть городская ведьма. Раньше Сельма учила Айше оттоманской каллиграфии, которую переписчики использовали при переписывании дивана, [67] но обнаружила, что куда больше можно заработать, просто гуляя по городским улицам и составляя ментальные карты, записывая, как история связана с определенными местами, нанося жизни слой за слоем на карту, обрисовывая духовную географию множества божеств, составляя энциклопедию того, как пространство формировало сознание, а сознание формировало пространство на протяжении трех тысяч лет существования Стамбула. Эти исследования предполагают пешие прогулки, как практики странствующих дервишей. Они движутся со скоростью шага, и это скорость истории, именно на этой скорости во время долгих прогулок возникают научный метод, связи и соотношения. Появляется странная симметрия между отдельными зданиями, словно имел место некий городской континентальный дрейф. Улицы отвечают древним атавистическим нуждам. Трамвайные пути идут вдоль старинных водотоков, слова богов и императоров произносятся в камне. Человеческая география, карты души. Рыбные рынки вдали от моря, районы, где торговля киснет или вымирает в одно поколение, чтобы вернуться спустя десятилетия. Еле заметные границы. Странные переходы между кухнями ресторанов: эгейская на этом перекрестке, а дальше по этой улице уже восточная. Проклятые места, где бизнес никогда не идет, хотя через две двери по соседству процветает. Адреса, где, если вы живете на одной стороне улицы, то вас в десять раз вероятнее обворуют, чем тех, кто живет напротив.
Обо всем этом Айше узнала во время длинных вечерних променадов с Сельмой Озгюн по городу, которые выглядят как праздные, но на самом деле у таких прогулок всегда множество скрытых целей и секретных намерений. Больше всего Сельму завораживают исчезнувшие народности Стамбула: греки, евреи, армяне, сирийцы, цыгане, русские, отголоски старой империи, и то, как переселенцы из глубин новой европейской империи неосознанно заняли районы, улицы, заглушив жизни и голоса вытесненных призраков.
Вот какие статьи написала в итоге Сельма Озгюн: «Кораблекрушения на Босфоре», «Вспышки суицида», «Карта гомосексуального Стамбула со времен янычар и до нашего времени», «Спонтанные с виду тропы, так называемые линии желания, которые люди вытаптывают на новом участке территории», «Географические потребности и желания в небольших объявлениях на онлайн-форумах», «Эволюция популяции рыб, оставшейся в изоляции в римских гидроканалах».
— Меня пригласили в какую-то чертову правительственную комиссию, — ворчит Сельма, подставляя пальцы свету и воздуху, чтобы лак лучше высох. — Я пыталась донести до них, что они совершили ужасную ошибку, но нет. Видимо, даже машину вышлют. Надо выглядеть так, будто я стою тех денег, которые они на меня тратят. Как дела в галерее? Все еще торгуешь сомнительными армянскими евангелиями?
— Они все подлинные.
— В этом-то и вопрос, — Сельма никогда не скрывала, что считает Айше контрабандисткой, мародером, торгашкой и расхитительницей гробниц. — Что за блажь привела тебя в наш азиатский уголок этим чудным утром?