– Все равно я не понимаю, к чему такие сложности, – упрямо говорил он своей возлюбленной. – Можно ведь было сделать вид, что ты просто уехала.
– Ну как ты не понимаешь, – терпеливо объясняла ему Даша, ласково гладя его по плечам и спине, – если бы я просто уехала, они бы стали ждать, пока я вернусь. Кто знает, что у них на уме? А так – меня нет. Убили меня. Вот и весь сказ.
– А девчонок зачем к ним в четыре утра посылали?
– Ну, Санечка, ну какой же ты непонятливый, – улыбалась ему Даша. – Вот представь себе, звонят в дверь и говорят: «Здрасьте, я с телефонной станции. Откройте, пожалуйста». Ведь не каждый же откроет. Начнут упрямиться, говорить, что мастера не вызывали, что у них все исправно работает, в конце концов и дверь не откроют, и на станцию позвонят, мол, чего людей зря беспокоите, мы никого не вызывали. А на станции им ответят, что никого не посылали, это, наверное, воры какие-нибудь, сообщите в милицию. А теперь представь, что сначала человеку звонят и говорят: «Это телефонный узел вас беспокоит. У нас обрыв на линии, найти не можем, где повреждение. Сейчас наш мастер по квартирам пойдет». Ну? Откроешь ты ему дверь после этого звонка? Конечно, откроешь, куда ты денешься. Тебе же в голову не придет перезванивать на станцию и перепроверять. Вот и здесь был такой же расчет. Их предупредили, что меня хотят убить, настращали как следует, а потом угрозу выполнили. И никаких сомнений. Понял?
– Ой, хорошо как, – сладко тянул Саша, нежась в постели. – Еще вот тут погладь, между лопатками. Ага, вот здесь. Ой, кайф какой! Кстати, а в четыре утра-то зачем? Днем нельзя было?
– Да ты что! – возмущалась Дарья. – Днем их дома-то застань попробуй! И потом, тут тоже свой расчет был. В четыре утра ты в каком виде дверь открываешь? В трусах и в тапках, а то и босиком. Девочки слова сказали, огорошили их и ушли себе спокойненько. Побеги-ка за ними следом в одних трусах. К тому же в четыре часа сон крепкий, если проснешься – голова чумная, соображаешь плохо. Это твоя сестра придумала. Все-таки она у тебя умная – ужас!
– И девочек одинаковых она придумала? – лениво поинтересовался Саша, переворачиваясь на спину и устраиваясь поудобнее на подушках.
– Ага. Идея была ее, а исполнение мое. То есть сначала-то речь шла о том, чтобы из одного мужчины того психа сделать. Пока я его гримировала, Анастасия Павловна и спросила, можно ли из трех разных девушек сделать трех одинаковых. Тут весь фокус в том, чтобы внимание отвлечь. Три похожих лица найти можно, но сложно, вот нам и надо было сделать так, чтобы на лица никто не смотрел. Знаешь, есть такие специальные приемы визажа для черно-белой фотографии и для цветной. Для черно-белой фотографии важно, чтобы черты и линии были правильными и красивыми, потому что цветности все равно нет. Если, например, у женщины невероятной красоты цвет волос или глаз, а все остальное обыкновенное, то на черно-белой фотографии она будет выглядеть как простушка. Ей обязательно нужно сниматься только на цветную пленку, чтобы выгодно подать то, что красиво, а обыкновенное или некрасивое в своей внешности спрятать. И наоборот, если у человека идеальные черты лица, но в целом все остальное средненькое, нужно сниматься только в черно-белом варианте и подчеркивать именно линии, а цвет волос и глаз не выставлять. Ну а поскольку жизнь-то у нас цветная, нужно было делать ставку на цвет, который скроет линию. Я понятно объясняю? Представь себе, ярко-алая кожа с головы до ног сама по себе раздражает, но одновременно и завораживает, а если еще пуговички сверху расстегнуть и грудь выставить? Да ни один нормальный мужик тебе на лицо и смотреть не станет. Парики мы им надели одинаковые, глаза сделали в черной краске, губы яркие и одинакового рисунка, это нетрудно. Сначала все лицо и губы покрываешь тоном, потом рисуешь контуром, чего хочешь, и накладываешь помаду поярче, вот и весь секрет. И можешь быть уверен, что никакие другие особенности уже никто не разглядит. Тем более мужикам-то этим страшно было, а когда человеку страшно, он никогда в лицо не смотрит тому, кого боится. Девочки потом говорили, что все трое как им в вырез уставились, так и глаз не поднимали. А Анастасия Павловна как раз на это ставку сделала и девочкам на шею одинаковые кулончики повесила, с дефектом.
– Слушай, чего ты ее все Анастасией Павловной называешь? Она же не чужая тебе, она моя сестра.
– Ты что?! – Даша даже поперхнулась от такого кощунства. – Она такая… Да она почти лучше всех на свете. У меня язык не повернется ее по имени называть.
– Что значит: почти лучше всех? – подозрительно приподнял голову Александр. – Я что-то не понял это «почти». Тебе в ней что-то не нравится?
– Да нет же, Санечка. Лучше всех на свете – ты. А Анастасия Павловна – следующая. Хочешь, я тебе чай принесу?
– Принеси, – благодарно ответил Саша, не переставая удивляться своей слепоте и своему счастью.
Уже уходя, он обнял Дашу и нерешительно спросил:
– Даня, ты подождешь, пока я разберусь со своими семейными делами? Я обещаю, что не буду затягивать. Только ты подожди. Не бросай меня.
– Конечно, я подожду, – с улыбкой ответила она. – Занимайся ими столько, сколько нужно. Я никуда не тороплюсь.
В зале стоял ровный негромкий гул, как всегда во время мероприятий по служебной подготовке. Никто толком никого не слушал, все отсиживали повинность, стараясь извлечь из нее максимум пользы и пообщаться с приятелями, почитать, набросать давно ждущий своей очереди документ или просто подумать.
Настя сидела в заднем ряду и шепотом обсуждала со своим коллегой Юрой Коротковым перипетии его затянувшегося романа, который длился уже больше двух лет, что было для любвеобильного Юры просто-таки олимпийским рекордом.
– Ее муж скандалит, потому что она отказывается ездить на дачу, – трагическим шепотом сообщил Коротков.
– А почему она отказывается? Пусть бы ездила.
– Она не хочет. Два часа на электричке, потом еще почти час пешком, воды нет, света нет. На хрена ей такое счастье?
– Зачем же она дачу покупала, если ездить не хочет?
– Это не она, это муж покупал. А теперь заставляет ее ездить.
– Я этого не понимаю, – сказала Настя.
– Чего ты не понимаешь?
– Не понимаю, как взрослую женщину можно заставить что-то делать, если она этого не хочет. Она не хотела покупать дачу, стало быть, имеет право не хотеть ездить. Послала бы своего мужа подальше, и все.
– Легко тебе говорить, ты всегда была независимой, – вздохнул Коротков. – Вот была бы ты замужем, знала бы, каково это – мужа посылать. Не так это просто. Особенно когда знаешь, что виновата, что грешки есть.
– Тогда пусть не жалуется, – шепотом отрезала Настя. – Или крутить роман, или не ездить на дачу. Одно из двух. Давай послушаем, сейчас Мурашов нам мозги прочищать будет.