– Владимир Сергеевич, вы отдаете себе отчет в последствиях вашего шага?

– В каких именно?

– Следователь обязательно попросит вас опо-знать Ерохина и спросит, точно ли вы уверены, что видели на «Таганской» именно его. Вам придется рассказать ему, что вы не можете ошибиться, потому что хорошо знаете Ерохина в лицо. Дальше последует вопрос о том, откуда вы его знаете. Если об этом не расскажете вы, это может сделать Ерохин. Он может вас не узнать, но он не может не вспомнить вашу фамилию. Вам понятно, что произойдет дальше?

– Да, я думал об этом.

– И?

– Я готов ко всему, что может произойти дальше. Я уже говорил вам, что готов ответить за все, что сделал, если вам удастся это доказать. Я не буду вам помогать в этом. Но мешать и увиливать тоже не буду.

Насте казалось, что она разговаривает с автоматом. Совершенно ровный голос, бесстрастное лицо, неподвижная фигура, застывшая на стуле перед ней. Но это не был автоматизм равнодушия и холодности. Это было спокойствие человека, принявшего самое важное решение в своей жизни и понимающего, что он не может позволить себе отступить.

Она проводила Вакара до выхода из здания. Они какое-то время молча стояли рядом под холодным осенним дождем. Настя обхватила себя руками, дрожа от холода в тоненьком свитере. Она хотела поблагодарить генерала, но никак не могла решить, уместно ли это – благодарить человека, согласившегося с перспективой оказаться за решеткой, и какие подобрать слова, чтобы выразить то, что она думает, и не выглядеть при этом бестактной дурой. Вместо этого она просто протянула ему руку. Пожатие Вакара было коротким и крепким.

3

Бокр аккуратно вел машину следом за белыми «Жигулями» генерала Вакара. Слава богу, генерал явно не собирался осуществлять свой зловещий замысел сегодня. Было уже около полуночи, и он двигался в сторону дома.

Владимир Сергеевич обычно ставил машину во дворе, под окнами своей квартиры. Бокр уже знал об этом, поэтому решил во двор не заезжать. Когда белые «Жигули» свернули под арку, он остановил свой «Москвич», запер двери и тихонечко побрел к месту, откуда, как он успел выяснить, был виден подъезд, в котором находилась квартира Вакаров. Он посмотрит, как генерал войдет в дом, и будет стоять и наблюдать за подъездом до тех пор, пока не получит сигнала о том, что Ерохин тоже вернулся домой. Только уверившись в том, что потенциальная жертва находится у себя дома, Бокр сможет оставить наблюдение за охотником.

Он стоял, прислонившись к каменной стене дома, маленький человечек в длинном сером пальто и серой лыжной шапочке. В вечерней тьме на фоне грязной стены его не было видно даже на расстоянии трех шагов. Вакар закрыл машину, подергал дверцы, проверил, заперт ли багажник, вытащил сигареты, закурил. Даже в эту минуту он стоял очень прямо, не расслабляя спину, не переминаясь с ноги на ногу. Он курил и смотрел на освещенные окна своей квартиры.

Вот он бросил докуренную сигарету и шагнул к подъезду. И в эту секунду Бокр увидел во дворе среди множества других машин светло-кофейный «Мерседес». Точно такой же «Мерседес» он видел у Виктора Костыри. Бокр метнулся во двор и пулей долетел до знакомой машины. Все точно, и номера те же самые.

– Стойте! – закричал он вслед закрывающейся за Вакаром двери. – Подождите! Вакар! Подождите!

Он кричал очень громко, наверное, генерал слышал его, но отреагировать уже не успел. Раздался выстрел, в следующее мгновение из подъезда выскочил Ерохин. Еще один выстрел, и еще…

Взревев мотором, «Мерседес» вылетел на проспект. В безлюдном дворе на грязном мокром асфальте остался лежать маленький человечек в длинном сером пальто.

4

– Он умирает, – предупредил Настю врач, ведя ее по длинному больничному коридору. – Лучше бы, конечно, сейчас родственники пришли. Позже, боюсь, не успеют. А вы ему кто?

– Никто. То есть я хотела сказать, что я не родственница.

– Это я сообразил, – хмуро усмехнулся врач. – У него в нагрудном кармане бумажка лежала: «В экстренных случаях сообщить обо мне по телефону…» – и дальше два номера. Вот по одному из них я вас и нашел. Вы из милиции?

– Да, – кивнула она, даже не спросив разговорчивого врача, как он догадался об этом.

– Оперировать его нельзя, он не перенесет наркоза. Ранение тяжелое, кровопотеря огромная. Так что мы, увы, ничего уже сделать не можем. Но он молодец, в сознании, и даже со следователем немножко поговорил. Милиция сразу приехала, как его доставили, так и они следом. Но вы ведь не от них, я так понял?

– Нет, я сама по себе. Он мой друг.

В палате было светло и солнечно. Почему-то погожий день впервые за несколько недель выдался именно сегодня. «Ну почему сегодня? – как-то отстраненно подумала Настя. – Почему именно сегодня, когда он умирает, должен быть такой хороший солнечный день? Глупость какая-то».

Маленький человечек казался еще меньше в огромной пустой палате. Настя впервые увидела его без серой шапочки, и оказалось, что у него длинные темные волосы, стянутые на затылке в «конский хвост». Запавшие виски и выступающие скулы были пепельно-серыми и покрыты мелкими капельками испарины. Она бросила взгляд на прикрепленную в изножье кровати табличку, и сердце у нее оборвалось. На табличке было выведено крупными буквами: «Сергей Эдуардович Денисов».

Урка-лингвист.

«Золотой мальчик».

Сын Эдуарда Петровича Денисова.

Она подошла ближе и взяла Бокра за руку.

– Сережа, – позвала она. – Сереженька.

Он открыл глаза и попытался улыбнуться.

– Виноват, – прошелестел он едва слышно. – Не доглядел. Машина… другая была… не сообразил вовремя. Виноват.

– Почему вы мне не сказали? – с упреком спросила Настя.

– О чем?

– О том, что вы сын Эда Бургундского.

– Зачем? Внебрачный… Чем гордиться? Я не сын, я сам… сам по себе…

– Неправда, Сережа. Он вас любит. Он вас ценит. Он специально просил меня, чтобы я вас берегла. Говорил, что вы – золотой мальчик. А я вот не уберегла. Вы уж постарайтесь выкарабкаться, а?

– Не обещаю… Никогда не обещаю, если не уверен… – Он судорожно перевел дыхание, словно ему не хватало воздуха.

Он устало прикрыл глаза. Настя молчала, боясь его потревожить.

– Почему вы плачете? – раздался его голос. – Не надо…

– Откуда вы знаете? У вас же глаза закрыты, – попыталась она отшутиться, слизывая слезы с губ.

– Я слышу… Преступником был, свидетелем был… Теперь вот… и потерпевшим довелось побывать. Надо же, эпидерсия какая… Полный пердимонокль…