— Привет, привет честной компании, — повторял мистер Миллер, когда они гуськом протискивались в подвал.
Затхлое пространство оккупировали разномастные стулья и матрасы. Мистер Миллер где-то разжился парой списанных за давностью лет армейских раскладушек, чтобы сестрам Несбит было куда преклонить свои старые кости. Поскольку сестры запаздывали, на одной из этих коек расположился пес Билли. К услугам жильцов были маленькая спиртовая горелка и керогаз, — по мнению Урсулы, в высшей степени опасные вещи, тем более под бомбежками.
Почти весь личный состав был в сборе: миссис Эпплъярд, ее Эмиль, странный мистер Бентли, мисс Хартнелл и полный комплект Миллеров. Когда миссис Миллер выразила озабоченность по поводу отсутствия сестер Несбит, ее муж вызвался сбегать наверх, чтобы их поторопить («вечно они с этим чертовым вязаньем»), но в этот миг подвал содрогнулся от взрыва невероятной мощи. Урсула почувствовала, как завибрировал у нее под ногами пол, — это ударная волна прокатилась под землей. Верная заповедям Хью, она бросилась на пол, увлекая за собой стоявшего ближе всех мальчонку Миллеров («Эй, не трожьте меня!»), и закрыла голову руками. Она неловко попыталась встать над ним на четвереньки, но малец выскользнул.
Наступила тишина.
— Не в наш дом попало, — пренебрежительно заявил мальчишка, немного рисуясь, чтобы восстановить попранное мужское достоинство.
Миссис Эпплъярд тоже бросилась на пол, накрыв своим телом ребенка. Миссис Миллер спасала не собственных отпрысков, а старую жестянку из-под ирисок, в которой хранились сбережения и страховые полисы.
Мистер Бентли фальцетом спросил:
— Это в нас?
Нет, безмолвно отозвалась Урсула, кабы в нас, мы бы уже лежали трупами. Она вернулась на шаткий венский стул, принесенный мистером Миллером. Кровь стучала у нее в ушах невыносимо громко. Задрожав, она укуталась в плед, связанный руками Бриджет.
— Да нет, наш малой дело говорит, — ответил мистер Миллер. — Это в Эссекс-Виллаз бабахнуло.
Мистер Миллер вечно делал вид, будто наверняка знает, куда попала бомба. Как ни удивительно, зачастую он оказывался прав. Все Миллеры усвоили язык и настрой войны. Они не суетились. («Мы отвечаем тем же, правда? — писала Памела. — У нас тоже руки в крови».)
— Такие — опора и надежда Англии, сразу заметно, — сказала Сильви Урсуле, когда в первый (и последний) раз увидела Миллеров.
Миссис Миллер пригласила Сильви к себе в кухню на чашку чая, но Сильви все еще досадовала на шторы и коврики, за которые винила миссис Миллер, подозревая, что та на самом деле — хозяйка этого дома, а не квартиросъемщица. (Никаких доводов Урсулы она не слушала.) Сильви держалась как герцогиня, снизошедшая до хижины своих деревенских издольщиков. Урсула ясно представляла, что сказала потом миссис Миллер своему мужу: «Тоже мне госпожа нашлась!»
Наверху продолжался массированный налет; до них доносились разрывы тяжелых бомб, свист снарядов, канонада артиллерийского огня. Их подвал то и дело сотрясался от взрывов. Эмиль ревел, пес Билли скулил, самые младшие Миллеры визжали. Их какофония непрошено дополняла Donner und Blitzen [43] люфтваффе. Кошмарный, бесконечный штурм. «Вперед гляжу — жду смерти появленья, / Назад — лишь безнадежность видит глаз». {91}
— Надо же, Фриц вознамерился нас запугать, — приговаривал мистер Миллер, спокойно прилаживая лампу, как в походной палатке.
В бомбоубежище именно он поддерживал общее присутствие духа. Пройдя, как и Хью, через фронтовые окопы, он говорил, что угрозы немца ему нипочем. Таких набиралась целая компания: Крайтон, Ральф, мистер Миллер, даже Хью, — пройдя сквозь огонь, грязь и воду, они решили, что такое не может повториться дважды.
— Чего он пыжится, этот старый Ганс, а? — успокаивал он одного из перепуганных малышей. — Хочет мне тихий час испортить?
Мистер Миллер всегда говорил о немцах в единственном числе: это Фриц, Отто, Германн, Ганс, а иногда и сам Адольф с высоты четырех миль сбрасывал на них смертоносные фугасы.
Миссис Миллер (Долли), воплощавшая собой торжество опыта над надеждой (в отличие от своего мужа), раздавала «угощение»: чай, какао, печенье и хлеб с маргарином. Щедрые душой Миллеры не страдали от нехватки продовольствия, потому что у их старшей дочери Рене были «связи». В свои восемнадцать лет Рене полностью сформировалась во всех отношениях и, похоже, была девушкой не слишком строгих правил. Мисс Хартнелл всячески показывала, что считает Рене настоящей оторвой, хотя и не гнушалась подкормиться за ее счет. Урсуле казалось, что один из младших отпрысков семейства Миллер на самом-то деле сын Рене, а не миссис Миллер, просто им удобнее было растить всех скопом.
«Связи» Рене были весьма сомнительными, а пару недель назад Урсула заметила ее в кофейном салоне на втором этаже «Черинг-Кросс-отеля», где соседская дочь изящно потягивала джин в компании холеного и явно состоятельного мужчины, у которого на лбу было написано «бандит». «Хлыщ, каких свет не видел», — посмеялся тогда Джимми. Рожденный в честь окончания войны за окончание всех войн, Джимми готовился уйти на новую войну. В своем учебном лагере он получил несколько дней увольнения, и они с Урсулой укрылись в «Черинг-Кросс-отеле», потому что на Стрэнде обезвреживали неразорвавшуюся бомбу. Они слышали канонаду корабельных пушек, установленных на лафетах между Воксхоллом и Ватерлоо, — бум-бум-бум, — но бомбардировщики, видимо, летели дальше в поисках иных целей.
— Они когда-нибудь умолкают? — спросил Джимми.
— Кажется, нет.
— На фронте и то безопаснее, — усмехнулся он.
Джимми пошел в армию рядовым, хотя ему предлагали офицерские погоны. Но он предпочел служить «вместе с ребятами». («Кто-то ведь и офицером должен быть, — недоумевал Хью. — И желательно с мозгами».)
Ему хотелось набраться опыта. По его словам, он готовился стать писателем, а где можно наиболее полно и глубоко, понять человеческую природу, если не на войне? «Писателем?! — возмутилась Сильви. — Боюсь, его колыбель качала рука злой феи». По разумению Урсулы, она имела в виду Иззи.
Они с Джимми великолепно проводили время. В военной форме Джимми выглядел потрясающе, и, где бы они не появлялись, для них были открыты все двери, даже в злачных местах на Дин-стрит и Арчер-стрит, в «Boeuf sur le Toit» на Орандж-стрит, где царила весьма раскованная, если не сказать рискованная, атмосфера, — Урсулу даже стали посещать некоторые сомнения по поводу младшего брата. Исключительно ради постижения человеческой природы, говорил он. Они жутко напились и немного подурачились, вырвавшись за пределы тесного подвала Миллеров.
— Дай мне слово, что не погибнешь, — сказала Урсула, когда они ощупью, как слепцы, брели по Хеймаркет, слушая, как где-то вдалеке стираются с лица земли лондонские кварталы.
— Уж постараюсь, — ответил Джимми.