У Ральфа было множество идей перестройки трущоб в современные высотные здания. «Город для людей, — говорил он, — восстанет из пепла, как феникс, и будет гимном современности».
— Надо же, какой иконоборец, — сказала Памела.
— У него нет такой ностальгии, как у нас.
— А у нас разве есть? Ностальгия?
— Конечно, — ответила Урсула. — Ностальгия питается тем, чего никогда не бывало. Мы видим Аркадию в прошлом, {147} а Ральф видит ее в будущем. И то и другое не имеет отношения к реальности.
— Тучами увенчанные башни? {148}
— Примерно так.
— Но он тебе нравится?
— Нравится.
— У вас с ним уже было… ты меня понимаешь?
— Ну и ну! Что за вопрос? — рассмеялась Урсула. (Сильви опять убежала к дверям, а Хью уже сидел на траве, как заправский Большой Вождь Бегущий Бык.)
— Вопрос по существу, — сказала Памела.
На самом деле у них ничего не было. Возможно, прояви он настойчивость… Урсуле вспомнился Крайтон.
— Да у нас и времени нет для…
— Для секса? — не утерпела Памела.
— Вообще-то, я хотела сказать «для романтических отношений», ну пусть будет «для секса».
Тут вернулась Сильви и бросилась разнимать враждующих. В качестве нападающей стороны эвакуированные вели себя очень неспортивно. Хью между тем был связан старой бельевой веревкой. «На помощь!» — одними губами прошептал он Урсуле с ребячливой ухмылкой. Урсула порадовалась, что он в своей стихии.
Если бы знакомство их произошло до войны, ухаживания Ральфа (или ее — за Ральфом?) приняли бы форму приглашений на танцы, в кино, в уютные ресторанчики, но сейчас их чаще всего тянуло к развалинам, как туристов — к древним руинам. Для осмотра, как выяснилось, лучше всего было занимать места сверху в автобусе одиннадцатого маршрута.
Возможно, такая тяга объяснялась не столько войной, сколько причудами обоих. Другие парочки как-никак соблюдали обычные ритуалы.
А они «посетили» галерею Дювина в Британском музее, {149} универмаг «Хэммондс» близ Национальной галереи, гигантскую воронку перед Банком Англии — такую огромную, что через нее даже был перекинут временный мост. Затем торговый дом «Джон Льюис»: когда они подъехали, здание еще дымилось, а на тротуаре валялись манекены, лишившиеся одежды.
— Тебе не кажется, что мы с тобой какие-то извращенцы? — спросил Ральф, а Урсула ответила:
— Нет, мы — свидетели.
Она не исключала, что когда-нибудь ляжет с ним в постель. Не видела особых препятствий.
Бриджет вынесла чай с кексом; Памела сказала:
— Думаю, пора освобождать папу.
— Выпьем, — предложил Хью, наливая Урсуле солодового виски из хрустального графина у себя в «роптальне». — Я теперь в основном тут отсиживаюсь. Единственное спокойное место. Собакам и кочевникам вход строго воспрещен. Знаешь, я за тебя переживаю, — добавил он.
— Я и сама за себя переживаю.
— Война — кровавое дело?
— Чудовищное. Но, думаю, праведное.
— Справедливая война? Как тебе известно, у Коулов родня большей частью живет в Европе. Мистер Коул рассказывает жуткие вещи о том, что делают с евреями. А здесь, можно подумать, это никого не касается. Ладно. — Он поднял и попытался закончить на более жизнерадостной ноте: — Давай. За окончание.
Когда она распрощалась и Хью проводил ее по тропе до полустанка, было уже темно.
— Бензина, к сожалению, нет, — сказал он и печально добавил: — Ты припозднилась. — У него был сильный фонарик, и никто не требовал его погасить. — Вряд ли я привлеку «хейнкель».
Урсула рассказала ему, что большинство спасателей суеверно боятся включать карманные фонарики, даже во время налетов, когда вокруг горят здания, полыхают зажигалки и вспыхивают осветительные ракеты. Как будто робкий луч фонарика может на что-то повлиять.
— На фронте был у меня знакомый парень, — сказал Хью, — чиркнул он спичкой — и готово дело: немецкий снайпер тут же снес ему голову. Хороший был парень, — задумчиво добавил он. — Фамилия — Роджерсон, как у нашего деревенского пекаря. Но не родственник.
— Ты никогда об этом не рассказывал, — заметила Урсула.
— Вот сейчас рассказываю, — сказал Хью. — Пусть это станет тебе уроком: не высовывайся и не светись.
— Я понимаю, ты шутишь.
— Вовсе нет. Запомни, медвежонок: лучше струсить, чем погибнуть. К Тедди и Джимми это тоже относится.
— Опять же несерьезно.
— Напрасно ты так думаешь. Ну вот, добрались. Темень такая, что можно платформу не заметить. Боюсь, твой поезд опоздает, а то и вовсе не придет. Гляди-ка: Фред. Здравствуй, Фред.
— Мистер Тодд, мисс Тодд. Стало быть, вам известно — это сегодня последний поезд.
— Разве это поезд? — недоуменно спросила Урсула.
У платформы стоял паровоз, но без вагонов.
Фред обвел взглядом платформу, как будто забыл, что вагонов нет.
— Уж какой есть, — сказал он. — В последний раз, когда эти вагоны видели, они свисали с моста Ватерлоо. Долгая история. — Он явно не хотел вдаваться в подробности.
Почему паровоз оказался здесь без вагонов, Урсула так и не поняла, но вид у Фреда был довольно мрачный.
— Выходит, домой я сегодня не попаду, — заключила Урсула.
— Как сказать, — возразил Фред. — Мне нужно этот локомотив перегнать в город, пар в котлах есть, кочегар на месте, вот он тут — старина Вилли, так что можете запрыгивать на площадку, мисс Тодд, — доставим вас с ветерком.
— Правда? — не поверила Урсула.
— Такой чистоты, как на подушках, обещать не могу, но если вы не против…
— Конечно, я не против.
Паровоз нетерпеливо засопел; Урсула порывисто обняла Хью, бросила «Счастливо» и взлетела по ступенькам на площадку, где примостилась на сиденье, предназначенном для кочегара.
— Береги себя, медвежонок, хорошо? — Хью повысил голос, чтобы перекрыть шипение пара. — Там, в Лондоне. Обещаешь?
— Обещаю! — прокричала она в ответ. — До встречи!
Когда поезд с пыхтением тронулся, Урсула обернулась, ища глазами отца на темном перроне. Ее кольнуло чувство вины: после ужина она заигралась с мальчишками в прятки, а надо было, как заметил Хью, уйти засветло. Теперь Хью предстояло брести по дороге одному, в темноте. (Сейчас, через много лет, ей вдруг вспомнилась несчастная малышка Анджела.) Мрак и клубы дыма поглотили фигуру Хью.
— Надо же, настоящее приключение, — сказала Урсула Фреду.