— Любыми. Впрочем, с высокой степенью вероятности, устранить девушку поручат именно вам. Подготовьте что-нибудь на этот случай. Заставьте Мари исчезнуть, я имею в виду: спрячьте где-нибудь, инсценируйте ее смерть, — после чего свяжитесь со мной.
— О, это проще пареной репы, особенно когда за вами повсюду следят парни из русской мафии.
— Придется постараться. Я же в кратчайшие сроки подготовлю спасательную операцию.
— Договорились, — съязвил Тороп. — Приведите сюда Первую гвардейскую армию.
Романенко сделал раздраженный жест:
— Возьмите с собой компьютер. Горский об этом узнает, но я сумею вас выгородить. Не забывайте каждый раз использовать для кодирования посланий те программы, которые я вам передал.
В динамиках снова стало тихо. Лишь слышалось потрескивание потоков цифровых данных. Тороп видел, что Романенко снова взвешивает все «за» и «против», прежде чем принять какое-то серьезное решение.
— Что ж, давайте подытожим, — сказал полковник. — Мы знаем, что Мари перевозит вирус, она — шизофреник и, вероятно, беременна.
— Так и есть, — вставил Тороп.
— Какой вывод вы можете из этого сделать?
— Что вы имеете в виду?
— Что, по-вашему, она перевозит?
Тороп пожал плечами:
— Какие-нибудь особые штаммы вируса. Разве не может быть так, что их внедрили ей в яичники, из-за чего и произошел сбой менструального цикла? Или она уже была беременна в момент операции, а это значит, что плод заражен…
— Нет, — сказал Романенко. — Вы ошибаетесь.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ваши догадки ложны. Вы, что называется, слышите звон, да не знаете, где он. Она перевозит как раз то, что вы называете «плодом».
— Младенца?
Полковник рассмеялся:
— Если вам угодно, Тороп, называйте это так.
— А как это называете вы?
— Это зависит от вида существа, о котором идет речь.
Тороп нахмурился:
— И о каком же виде живых существ мы говорим?
— Именно это я и просил вас выяснить. А найти ответ вы могли бы с помощью информации о докторе Хатэвэе.
— Ваша правда, — сказал Тороп, сдаваясь. — Давайте колитесь.
Романенко мастерски взял очередную драматическую паузу, после чего холодно произнес прекрасно поставленным, низким голосом:
— Мы ищем генно-модифицированных существ, Тороп. Мы ищем монстров, будь они неладны.
Франц Робичек смотрел, как лицо Джо-Джейн движется на экране. На этот раз она воспользовалась монохромным гибридом Валентины Терешковой (первой женщины-космонавта) и Валери Соланас (боевитой лесбиянки, стрелявшей в Энди Уорхола в семидесятых годах [87] ). Робичек знал, что бесполезно пытаться объяснить подобный выбор с помощью логики и искать в нем смысл, доступный человеческому восприятию. Это была всего лишь переходная форма, определенный облик личности машины. За считаные минуты дальнейшие метаморфозы, возможно, приведут к тому, что она станет похожа на мать Терезу, Иосифа Сталина или Вуди Аллена, а то и на нечто среднее между ними.
— Трансформация неминуемо произойдет. Можно предсказать событие огромного масштаба.
— Попытайтесь на этот раз прибегнуть к простому, понятному способу выражать свои мысли, — вздохнул Робичек.
Шум от работающих наноцепей усилился. Массивный черный шар размером с футбольный мяч, возвышавшийся над подставкой из полупрозрачного композитного полимера, издавал шуршание. Внутри этого цоколя серебрились миллионы прожилок, образующих сеть, которая питала органы восприятия и коммуникации, — белый ящик, специализированный компьютер, в значительной мере разработанный самим Робичеком. Электронное лицо изменялось, обретая черты какого-то незнакомого человека. Подвижный видеоэкран походил на плоский квадратный глаз циклопа-телевизора. Он глядел сразу во все стороны, вращаясь на конце суставчатого хобота из углеродного волокна, способного сохранять приданную ему форму.
— Поток ее данных чрезвычайно нестабилен. Можно сказать, что все вероятностные линии будущего сходятся к ней, как будто она уже мертва, никогда не рождалась и притом является матерью всех людей сразу.
У Робичека невольно вырвался своего рода крик души:
— Ты меня достала, Джо-Джейн.
Шум стал еще отчетливей. Изображение на экране принялось меняться в безумном ритме, обретая черты миллионов виртуальных лиц в секунду.
— Как же объяснить вам это по-другому, о люди! Ее движения настолько непредсказуемы, как будто она может умереть в каждую секунду и одновременно как будто она может достичь бессмертия. Она — вектор, стремящийся к бесконечности, предсказать предела которой никто не может по определению!
Робичек не сводил сурового взгляда с нестабильного лика машины.
— Оставьте поэзию в покое. Мне нужна информация, которую можно использовать.
Черный шар издал еле слышную разновидность цифрового шума, которая, как знал Робичек, была всего лишь естественным выражением смеха машины.
— Ничто из того, что касается Мари Зорн, нельзя назвать «пригодным к использованию». Вам это прекрасно известно.
Сигнал домашнего электронного оборудования не дал Робичеку закончить ругательство. Операционная система, управляющая «умным домом», послала буквенно-цифровое сообщение. На ближайшем к Робичеку экране появилось крошечное окно для видео-посланий. Внутри рамки показались две фигуры в потоках дождя.
— Вакс, открывай, — произнесла одна из фигур. — Это мы.
Робичек приказал операционной системе открыть входную дверь в помещение лаборатории и услышал, как с другой стороны перегородки, которая отделяла его комнату от огромного квадратного пространства, занимавшего всю северо-восточную часть этажа, раздалось пневматическое шипение шлюзовой камеры. Оно прозвучало так же громко, как соглашение по защите озонового слоя.
Робичек покинул терминал, подключенный к шару. Через большое окно, выходившее на реку Святого Лаврентия, было видно, как косые лучи садящегося солнца заставляют искриться поверхность уличного асфальта, глянцевую после прошедшего ливня.
Он почти не продвинулся вперед в решении своей задачи. Джо-Джейн была машиной, способной делать необыкновенные вещи, но человеческие беды и проблемы, казалось, иногда ускользали от ее понимания.
Робичек надеялся, что хотя бы девушки сумели найти что-либо пригодное к использованию.
Лучи закатного солнца падали на стенки вивариума, как будто впрыскивая туда зелено-оранжевую отраву, которая струилась по внутренней стороне стекла.