— Ладно, хватит! — прервал его Гусь. — Я уже читал про это в твоих статьях. За прошлый год было совершено шестьсот ограблений банков, а за две недели этого августа — около полусотни.
— Пятьдесят семь, — уточнил Кант, раскуривая, а-ля Пуаро, сталинскую трубку, купленную на римской толкучке «Американо» по дороге из Москвы в США.
— И ты считаешь, что это всё итальянцы? — спросил Гусь.
— Итальянцы и их подражатели, — ответил Кант. — Но дело не в этом, Йося. А в том, что на сотню ограблений приходится по шестнадцать трупов. Они стреляют при малейшем сопротивлении, ты понимаешь?
— То есть меня убьют?
— Ни в коем случае! — возразил Кант. — Если тебя сразу убить, то как же им войти в «Распутин»? У мертвых не бывает партнеров. Кстати, это хороший заголовок…
— Так что же будет?
— Сначала тебя покалечат. Это их стандартный прием. Кто не пускает их в свой бизнес или не платит за «крышу», они ломают ему руки или ноги. И всё, человек сдается. А если нет, то тогда уж, конечно…
— Ясно. Ну, что ж, тада раба [8] , что предупредил. Выпить не предлагаю — ты за рулем. А вот ужинать будешь?
— Спасибо, нет. Я честно примчался только поставить тебя в известность…
Но когда Алекс Кант вышел из «Распутина» к своему «терсел», там его уже поджидал швейцар ресторана с четырьмя увесистыми пакетами, смачно пахнущими свежими шашлыками и цыплятами табака…
Первый удар по нашей радиостанции WWCS был нанесен с Тайваня. Прибывшие оттуда 10 000 приемников не брали радиосигнал манхэттенского транслятора компании WBIA. Точнее, в нашей-то студии на углу 36-й стрит и Восьмой авеню они брали его прекрасно, и мы могли сколько угодно наслаждаться своими тестовыми программами и пробным синхронным переводом американских телепрограмм Володей Козловским и Романом Капланом. И когда в кабинете Карганова и Палмера мы впервые услышали из этого крошечного, как пачка сигарет, коробка голос Козловского, который, сидя в нашей звукостудии, переводил легендарного Волтера Кронкайта, ведущего программы новостей телекомпании CBS (голос Козловского уходил по телефону в трансляционный центр WBIA, а оттуда без всяких проводов, по радио, возвращался к нашему приемничку), мы хохотали и обнимались от радости. Давид Карганов открыл бутылку Moet, и все сотрудники радиостанции, даже сестры Перловы, получили зарплату.
Но как только наши технические гуру Арнольд Басов и Дима Истратов развезли первые сотни этих приемников по Квинсу и Бруклину и мы вышли в эфир серией пробных передач, оказалось, что из ста радиоприемников только десять ловят эти передачи, да и то с такими помехами, словно их, как передачи Би-Би-Си и «Голоса Америки», глушат советские глушилки. А поскольку с помощью WBIA в том же Бруклине аналогичные приемники в китайских и итальянских бизнесах прекрасно слышали свои радиостанции, грешить на слабость сигнала WBIA мы не могли. Таким образом, оказалось, что на расстоянии десяти километров только десять процентов тайваньских приемников могут кое-как брать наш сигнал, а остальные не берут его вообще. А требование срочно переделать приемники тайваньский производитель отмел с порога — Марик Палмер, заказывая эти приемники, не указал, на каком расстоянии они должны принимать закодированный радиосигнал.
Короче говоря, это был такой удар, что мы три дня были в нокауте отчаяния.
На четвертый день моя Эли, изучавшая русский быт по «Братьям Карамазовым», «Яме» и «Москва — Петушки», принесла в редакцию бутылку финской водки, а наш радиоинженер Михаил Каплан и инженер трансляционного центра Джей Гольберг предложили свой выход из нокаута. Нужно, сказали они, договориться с Нью-Йоркской телефонной компанией о передаче нашего сигнала по телефону и подключать наши коробочки-приемники к телефонным линиям. А припаять к этим приемникам телефонный проводок — пара пустяков, это Дима Истратов и Арик Басов могут делать прямо в студии.
Распив бутылку Finlandia, мы воспряли духом, и Дима с Ариком, вооружившись паяльниками, принялись за работу. В студии и по всему коридору на двенадцатом этаже нашего «билдинга» полетели такие запахи жженой канифоли и еще какой-то дряни, что сначала к нам прибежали перепуганные машинистки «Нового американца», а потом и испанец-супервайзер всего нашего офисного здания. Но тут в бой вступили сразу три русские красавицы — Аня Палмер, Мила Фиготина и Элианна Давидзон. Потрясенный их формами испанец допил с ними финскую водку и, как ослик за снопом сена, пошел за Милой в ее фонотеку слушать «Калинку» и другие русские народные песни.
А Элианна из кабинета Карганова и Палмера стала названивать в New York Telephone Company, чтобы добиться для них аудиенции у президента этой компании или хотя бы у коммерческого директора.
Любка Шикса, королева Брайтона
(Продолжение)
…
Проводив Алекса Канта, Иосиф Гусь позвонил своим партнерам и сказал коротко:
— Он прилетел. Приходите оба.
Затем он спустился из своего кабинета вниз, в ресторан. Там, на сцене, уже оформленной под Петергоф начала двадцатого века (роскошный задник, мраморные фонтаны и настоящий французский кабриолет-родстер 1914 года), Любка Гусь репетировала предстоящее открытие «Распутина». Ее девочки были в парадных костюмах — белые с золотыми блестками фраки, надетые на абсолютно голые (если не считать стринги) тела, золотые сапожки и пышные перьевые плюмажи на головах. Мощные динамики оглашали ресторан попурри из мюзиклов «Кабаре» Джона Кандера и «Веселых ребят» Исаака Дунаевского. Под эту музыку двадцать восемь высоченных танцовщиц — все выпускницы Московского циркового и Вагановского училищ — церемонно спускались по а-ля мраморным ступеням Петергофского дворца и, выйдя на авансцену, принимались швырять под потолок свои длиннющие ноги и трясти юными грудками, смело выглядывающими из расстегнутых фраков.
— Сиськи наружу! Но легче, легче! Не потеть, в полноги! Вы во фраках! — покрикивала Любка.
Однако в предвкушении своего первого сценического триумфа девочки старались вовсю, им явно нравилась их работа.
Впрочем, аплодисментов не было — ресторан был абсолютно пуст, если не считать одного-единственного мужчины, который сидел в самом конце зала за обильно накрытым столиком. Даже в полутьме было видно, что этот пятидесятилетний коренастый мужик с короткой стрижкой «бобриком» на круглой лобастой голове имеет отношение то ли к десантным войскам, то ли к Моссаду.
Иосиф подошел к нему, и они обнялись.
— Шолом, Сема! — сказал Иосиф. — Спасибо, что прилетел.
— Шолом, — ответил мужик. — Поздравляю, у тебя отличный повар.
— А девочки?
— «А девочки потом…» — улыбнулся мужик и процитировал дальше: — «Первым делом, первым делом…»