— Четвертый, следи за этой сучкой из Си-Би-ЭС! Проверь ее сумку. Что? Мне насрать, даже если это Мэри Пикфорд! Вытряхни всю ее сумочку, ты понял? Восьмой! Мне не нравятся сапоги у этого сраного голливудского ковбоя! Кто? Не знаю никакого Дугласа! Заведи его в «карман» и проверь, что у него за голенищами сапог! Пятый! Кто этот толстый раввин? Ты его знаешь лично? Все равно — обними его, как родного отца, ты понял?
Но если звезд, сенаторов и прочих ВИП-гостей тут проверяли и ощупывали все-таки выборочно и деликатно, то оставленных напоследок журналистов с их кино-, теле— и фотокамерами Семен проверял сам и так дотошно, как моссадовцы не проверяют пассажиров даже при посадке в самолеты «Эл-Ал». Пока его помощники потрошили их кофры и аппаратуру, Семен сличал их документы со списком загодя аккредитованных журналистов, а потом своими жесткими, как стальные клещи, руками ощупывал каждого и каждую с головы до ног, под мышками и в промежностях — не слушая никаких протестов!
— Мадам, вам не нравится? Вот дверь и — на выход!
— Вы откуда? Из «Форварда»? Аицын паровоз! Что, у еврея нельзя в паху спрятать динамит? Бикицер, расставьте ваши ноги, я вам не сделаю больно…
— Как ваша фамилия? Кант? Ну, еврея Спинозу я бы еще пропустил без проверки. Но Кант… Откройте вашу сумку!
Тем временем на трех кухнях «Распутина» — кавказской, русской и кошерно-еврейской — творилось черт-те неописуемо что! Бабель, Гоголь и Шота Руставели, на помощь! Придавленные на огромном раскаленном противне, шипели и брызгались горячим жиром юные цыплята табака. На решетках огромной кирпичной печи шкворчали шашлыки и люля-кебабы. В столитровых кастрюлях и чанах томились и булькали хинкали, буглама, купаты, суп хашлама, рагу из баранины, свиная корейка с соусом из кизила, чихиртма из баранины с шафраном и укропом, суп с гоми, говядина с ткемали, чахохбили из куриных желудков, курица в молоке по-грузински, толма и еще бог знает что, чему я не знаю названия. На русской кухне вращались на шампурах гуси и молочные поросята, варились сибирские пельмени, украинские борщи и рассольники, пеклись расстегаи с осетриной и жарились котлеты по-киевски. А на еврейской восемь поварих с подобранными под косынки волосами готовили отварную говядину с айвой и тыквой, салат из моркови, яблок и орехов, мясной и рыбный рулеты, клецки с начинкой, креплах из мацы и с мясом, кугель с рыбой, кугель из моркови, кугель из лапши с яблоками и корицей, бульон с кугелем, блинчики с творогом, блинчики с персиком и айвой, блинчики с черносливом и, конечно, главные еврейские «коронки» — фаршмак и фаршированную рыбу.
И все это обилие горячих, холодных, жирных и постных яств взлетало на блюдах и подносах над головами официантов и официанток и церемонными потоками растекалось из кухонь по двум огромным залам меж круглыми столами и столиками для ВИП-гостей. Как сказал бы великий Виктор Шкловский, друг Мейерхольда, Эйзенштейна и Леонида Утесова: «На столах еды было столько, сколько съесть нельзя»!
Гудели и шумели голоса, звенела посуда, лились и плескались в бокалах и рюмках коньяки, виски, водка и шампанское, и музыканты настраивали на сцене свои инструменты.
Но вот дробно забили барабаны, грянули фанфары!
Угасли огромные хрустальные люстры!
Оба зала утихли и осели в креслах, устремившись взглядами на сцену, ослепленную мощными прожекторами и софитами.
И вдруг — о господи! Что это?
При первых же тактах мюзикла «Кабаре» не бутафорские, а самые реальные петергофские фонтаны вздыбились на сцене мощными десятиметровыми струями воды!
Восхищенное американское «Вау!» и русское «Ёп-тать!» прокатилось по залам, но не утихло, а еще и усилилось аплодисментами, потому что эти фонтаны вдруг окрасились всеми цветами радуги и, словно танцуя, начали в ритме музыки вздыматься и опадать, вздыматься и опадать!
А не успели стихнуть восхищенные голоса и аплодисменты, как новая волна восторга подняла на ноги буквально всех. Это под мотив «Легко на сердце от песни веселой!» прямо под струи фонтанов шагнули из-за кулис двадцать восемь восхитительно длинноногих красоток в белых фраках и с юными грудками нараспашку.
— Ни куя себе! — выдохнула русская половина зала.
— Вейз мир! — сказал толстый бородатый раввин.
— Oh, my God! — прошептали американцы.
А торжествующая Любка, одетая как Любовь Орлова в фильме «Веселые ребята», вдруг выкатилась из-за кулис на настоящем кабриолете 1914 года. Распевая: «И тот, кто с песней по жизни шагает…», она двумя руками послала на авансцену свой голоногий кордебалет с его оглушительным и ослепительным канканом из всех пятидесяти шести ножек, взлетающих в унисон.
Публика ревела от восторга!
Мужики бросили своих жен и любовниц и хлынули к сцене.
Даже стоявший у самой сцены Иосиф Гусь невольно прослезился и захлопал Любке и всему кордебалету.
И в этот момент один из официантов шагнул к Иосифу с пистолетом в руке и демонстративно, на глазах у всех выпустил в него пять пуль одну за другой. А двое других уже палили из «беретт» по люстре и окнам. Затем, пользуясь паникой и звоном опадающих стекол и хрусталя, все трое выскочили в разбитые окна — еще до того, как Семен Гусь выпрямился над упавшим братом.
Тут я снова прервал свое чтение, но Эли сказала:
— Дальше!
— Дальше ты встаешь и собираешься в «Нью-Йорк Телефон компани», у вас апойтмент через полтора часа.
— Я никуда не пойду, пока ты не скажешь, что было дальше. Его убили?
— Завтра узнаешь, вставай!
— А если я тебя поцелую?
Я дрогнул:
— Смотря куда…
— Куда хочешь. Но только через пять страниц.
Конечно, я сдался. А вы бы не сдались? Даже если критики обвинят меня в рекламе моих мужских достоинств, я вас уверяю, что никаких преувеличений в моем рассказе нет, а вся их критика больше говорит об их собственной импотенции и/или невнимании к ним прекрасных Элианн.
Любка Шикса, королева Брайтона
(Продолжение)
…
Дон Сильвио Маретти был доволен.
— Бене, Захрио! Мульти бене… — сказал он своему консольере. — Надеюсь, ты не убил его?
— Нет, только ранил. Он же был в бронежилете, — ответил тот.
— Мульти бене. Это урок всей русской комьюнити. Теперь они будут шелковые и согласятся на всё.
— Я надеюсь, — сказал консольере.
* * *
Четыре пули угодили в грудь, а точнее, в бронежилет и только сбили Иосифа с ног, но пятая вошла сбоку в левое плечо, пробила плечевую кость и застряла буквально в двух миллиметрах от сердца.