— Ты меня понял.
Джулию взяли вместо предыдущего судмедэксперта, мужчины. У актера, который его играл, на компьютере нашли детскую порнографию — теперь он где-то в тюрьме тихонько превращался в педофила. Ирония правосудия — такую юриспруденцию Джексон любил. Мировая справедливость — это, само собой, прекрасно, однако ее шестеренки обычно не торопятся.
Некоторое время назад Винс Балкер негаданно обзавелся матерью (заботливой, но докучливой, благоразумной, но тревожной). Старая актриса, мелькает с незапамятных времен. («Это чтобы его очеловечить», — пояснила Джулия.) Джексон считал, что наличие матери не способно никого очеловечить (что бы это ни значило). Мать есть у всех — у насильников, убийц, Гитлера, Пол Пота, Маргарет Тэтчер. («Ну, вымысел страннее правды», — сказала Джулия.)
Лицо у матери Винса Балкера знакомое. Джексон попытался припомнить, но раздражительные микроскопические лилипуты, которые ныне правили его памятью (хватали и таскали папки, проверяли содержимое по картотеке, запихивали папки в коробки, а коробки отправляли на бесконечные полки серых металлических стеллажей, где их потом ни за что не найти), этот фрагмент данных потеряли, что случалось теперь довольно часто. Сей условный план работы мозга Джексон в детстве почерпнул из «Черепушек» в комиксах «Толковый малый» [125] и с тех пор так и не придумал более продвинутой схемы.
Наверное, мозговые обитатели других людей управляют процессом, как авиадиспетчеры, всегда знают, где лежит все, за что они в ответе, никогда не отлучаются гонять чаи и не болтаются в сумрачных проходах между полками с невостребованными данными, где тайком перекуривают и жалуются на невыносимые условия труда. Само собой, в один прекрасный день они просто бросят инструменты и выйдут вон.
Очевидно, мать Винса Балкера по ошибке засунули в недоступные глубины стальных стеллажей.
Джулия звала ее Тилли Десять Дублей. Джексон заезжал к Джулии на площадку, заскочил без предупреждения, сообразив, что едет мимо тех мест, где снимают «Балкера».
— Бедняжечка, память совсем отказывает, — сказала Джулия. — О чем они думали, когда ее на роль брали? Ее скоро убьют.
— Убьют? — спросил Джексон.
— В сериале.
Они пили кофе в промозглой пристройке к кафе на колесах — коровнике, видимо, где поставили деревенские столы.
— Это не коровник, — сказала Джулия, — это амбар.
— Он настоящий или декорация?
— Все настоящее, — сказала она. — Хотя, с другой стороны, разумеется, можно сказать, что все понарошку.
Джексон постучал лбом о деревянный стол. Понарошку, само собой.
Джулия переоделась к съемкам — голубая форма, волосы узлом.
— Тебя всегда тянуло к женщинам в униформе, — сказала она.
— Возможно, но меня никогда не заводили люди, которые режут трупы.
— Никогда не говори «никогда», — ответила Джулия.
Интересно, где сейчас их сын. Оба о нем не поминали.
— А с Натаном сейчас Джонатан? — в конце концов спросил он, и Джулия этак неопределенно пожала плечами. — Либо да, либо нет. И не говори мне, что и то и другое. Мы не о параллельных вселенных беседуем.
Она тяжело вздохнула:
— Нет. Няня, местная девочка. И тебе уже поздновато беспокоиться о благополучии твоего сына.
— Ну, раньше я не беспокоился, потому что ты утверждала, будто он не мой, — разумно заметил Джексон.
— Мне пора, — сказала она. — У меня в три вскрытие.
И тут его осенило.
— Ну ты только, — сказал Джексон собаке.
Собака поглядела на него в ожидании финала. Мать Винса Балкера — это же растерянная старушка из «Меррион-центра».
— Вот знал ведь, что раньше ее видел. Меня парик запутал.
Он досмотрел «Балкера» до последней секунды. Джулия («доктор Беатрис Батлер», заботливая, но смышленая, сексуальная, но умная — эскизный набросок сложной натуры самой Джулии) появилась дважды. В первой сцене прибыла на место убийства и вычислила время наступления смерти изувеченной проститутки, а вскоре уже была в морге, где прикидывалась, будто вскрывает труп. Лучше бы Джексон смотрел программы о природе — даже на пределе кровожадности они предпочтительнее этой дребедени.
— Очень популярный сериал, — сказала Джулия. — Отличные рейтинги.
Взаправдашнее убийство омерзительно. И вонюче, и грязно, и обычно душераздирающе, неизменно бессмысленно, временами тоскливо — ничего похожего на эту опрятную, облагороженную историю. А жертвы — зачастую проститутки, одноразовые, как салфетки, и в реальной жизни, и в выдуманной.
— Да засуньте вы себе такое искусство, — буркнул Джексон собаке.
Он подождал, пока в титрах не появится имя матери Винса Балкера. Марджори Балкер в исполнении Матильды Скуайрз.
— Видишь, я угадал, — сказал он собаке; Тилли Десять Дублей.
Собака вдруг расчихалась, трижды подряд, тихонькие «фыр-фыр-фыр», которые Джексону показались странно (и необъяснимо) трогательными.
Он выключил телевизор и вернулся к старому приятелю своему «Гуглу», вбил в телефон имя Мэрилин Неттлз. Только и делает, что женщин ищет. Он уже было пал духом, но тут кое-что нашлось на сайте, «посвященном йоркширским журналистам». «Мэрилин Неттлз пишет под псевдонимом Стефани Досон. Неттлз — бывший уголовный репортер „Йоркшир пост“, живет в древнем городе Уитби». Джексон отпраздновал находку чашкой чая из «даров гостеприимства». За день горничная восполнила потери; Джексон открыл новую пачку печенья с кремом и по-братски разделил его с собакой.
— Нам повезло, — сказал он, кинув псу печенье. — Ну держись, Мэрилин Неттлз.
Он как раз подумывал вывести собаку прогуляться перед сном и пораньше залечь в койку, но тут постучали в дверь. Собака навострила уши.
— Обслуживание номеров, — громко сказали из-за двери.
Я ничего не заказывал, — сказал Джексон собаке.
Мог бы вспомнить несколько сцен из кино, виденного за много лет, где официант вталкивает в номер тележку, покрытую белой скатертью, а под покровом таится что угодно, от пулемета до роскошной блондинки. Однако ничего такого Джексон не вспомнил, поэтому открыл дверь.
— Матерь божья, — сказал он, увидев, что приехало на тележке.
— Мне? Ну что вы, не стоило.