— Я видел передачу по телевизору. Был еще фильм…
— Верно. Но суть в том, что сама эта идея — тоже сфабрикованная теория, цель которой — отвлечь внимание от настоящей правды. Луны нет вообще.
— Прошу прощения?
— Луны нет вообще. Так же как планет или звезд. Все болтают о том, летали мы туда или нет, и не знают настоящей правды. Ничего вообще нет. Галилей был пьян. Да, друг мой, этот каменный шарик — все, что существует на самом деле. Правительство знает об инопланетянах, но скрывает от нас правду, так? На самом деле никаких инопланетян нет, поскольку, как я уже сказал, никакой остальной вселенной не существует. Идея об освоении космоса возникла, когда стало очевидно, что нам нужны новые горизонты, иначе мы попросту перебьем друг друга через неделю. Кто долетит до Луны первым, мы или эти плохие парни — красные? Потом мы действительно оказываемся там первыми, но почему-то нам это быстро надоедает, и Луна нас больше не интересует. Не странно ли? Мы смогли долететь до Луны с помощью технологий сорокалетней давности, но почему-то не делаем этого сейчас, когда мы в состоянии создать компьютер размером с булавочную головку.
— Но есть же космические челноки?
— Верно. И довольно часто они взрываются. «Вот почему, ребята, мы пока не полетели на Марс — потому что в космосе опасно». Все это чушь, и именно для этого и придумали маленьких зеленых человечков. Мы не летаем в космос, зато он сам приходит к нам, следовательно, он существует. И речь отнюдь не только о «дальних горизонтах». Вот скажите: кто убил Джона Кеннеди?
— Не знаю. Насколько мне известно, это до сих пор загадка.
— Верно. А почему?
— Полагаю, вы сами мне это скажете.
— Чтобы скрыть тот факт, что Кеннеди на самом деле жив.
— Жив?
— Конечно. Вообще, это довольно интересная история. Его вынудили уйти те, кому он и его семья сильно досаждали, — кубинцы, ЦРУ и прочие. Мол, давай проваливай, иначе мы тебя прикончим. И тогда он согласился исчезнуть вместе со своей настоящей любовью (Мэрилин, кем же еще?). Их смерти были инсценированы, а сейчас они вместе живут в Шотландии. У них ферма по разведению овец-альпака — насколько мне известно, первая в Европе. Предприятие небольшое, но дела у них идут неплохо, к тому же они по-настоящему любят друг друга. Вот почему со всеми остальными Кеннеди постоянно происходят неприятности. Некоторые из них знали о тайне Джона, и предполагалось, что они будут молчать, иначе весь тайный план стал бы явным, и люди стали бы думать: «Черт побери, а что еще на самом деле неправда?» Стоило возникнуть подозрению, что кто-то из Кеннеди может проговориться, и — хлоп! — он уже история. Дискредитирован, мертв или и то и другое вместе. Ходят слухи, что леди Диана тоже проболталась — стоит ли мне говорить что-то еще?
— Да вы сами во все это не верите.
Журналист улыбнулся.
— Нет, — согласился он. — Конечно, с Джоном Кеннеди на самом деле такого не произошло. Но это первое, чему учишься в нашем деле. Что истина нематериальна. Имеет значение лишь то, во что люди верят.
Возле локтя Тома послышался легкий стук, и он увидел, что принесли новое пиво. Он не помнил, чтобы кто-то его заказывал. Еще одно искусство, вероятно очень полезное при такой работе, как у Хенриксона.
— Джим, вам все равно не удастся меня напоить, — сказал он.
— Том, Том, Том, — покачал головой Хенриксон. — Господи! И вы еще меня считаете параноиком? Поверьте, у меня сейчас просто есть настроение на несколько кружечек пива, а вы составляете мне компанию. И, поверьте, ваше время не пропадет впустую. Надеюсь, что за вашу историю вам хорошо заплатят. Хотя мне хотелось бы прямо сейчас взять с вас слово, что об этом вы будете говорить только со мной, и ни с кем больше.
— Конечно, — сказал Том, зная, что его все равно никто больше не стал бы слушать.
— Отлично. Что означает, что нам осталось лишь одно.
— Найти какие-то доказательства.
— Естественно, я не имею в виду доказательства, которые могли бы иметь законную силу в суде. Будь у нас такие — разговор бы шел уже не о «Фронт пейдж», а о Би-би-си, Си-эн-эн или «Нью-Йорк таймс». Но кое-что нам все равно нужно. Ваше описание во многом совпадает с тем, о чем рассказывали охотники, но вы ведь могли услышать об этом и где-нибудь еще.
— Но я ничего не…
— Я вам верю. Другие — нет. Есть еще следы, но они давно уже исчезли, плюс еще эта Андерс с ее дурацкими ботинками.
— Но, — сказал Том, — больше у меня ничего нет.
— Не совсем, — покачал головой Хенриксон. — Судя по тому, что вы рассказали, — действительно нет. Но, возможно, есть кое-что такое, в чем вы даже не отдаете себе отчета. Завтра съездим посмотрим.
Том в замешательстве посмотрел на него.
— Поверьте мне, — снова сказал журналист и подмигнул.
Коннелли наконец вышел из дверей полицейского участка. Короткий разговор с Патрицией Андерс объяснил находку Мелиссы: травы в рюкзак положила она. Все снова стало легко и просто. Он подумал было о том, чтобы заглянуть к Фрэнку пропустить рюмочку, но решил, что день был длинным и что вполне хватит банки пива дома перед телевизором. Его дом был большим и пустым, но там было тихо, и вряд ли кто-то побеспокоил бы его телефонным звонком.
Все было не так уж плохо.
Десять минут спустя после телефонного разговора с шерифом Коннелли Патриция все еще стояла в маленькой кухне своего дома, окно которой выходило прямо на деревья. Именно туда она сейчас и смотрела, хотя, честно говоря, на самом деле ничего не видела.
Так или иначе — ничего такого, чего не мог бы увидеть любой другой.
Почти всю свою жизнь Билл и Патриция Андерсы прожили в Портленде. Когда в середине восьмидесятых их дети покинули дом, родители начали постепенно вспоминать, что такое свободное время, словно работники заброшенного зоопарка, отпущенные вместе со зверями на свободу. Они начали выбираться по выходным в город, просто развлекаясь без определенной цели, но так продолжалось лишь до тех пор, пока они не открыли для себя Верону.
Верона была небольшим поселком возле шедшего вдоль тихоокеанского побережья шоссе — несколько улиц, деревянные дома, продуктовая лавка; можно было легко проехать мимо и даже ее не заметить. Но если ехать не спеша на юг, внимательно глядя по сторонам, то сразу за мостом через пролив будет знак «Редвуд-Лоджет», превратившийся в старое бревно, указывающее куда-то в лес. Патриция его заметила, и они свернули в ту сторону — взглянуть, что это такое. И эта случайность изменила всю их жизнь.
Редвуд-Лоджет казался кусочком давно ушедшей истории, чем-то вроде излюбленного местечка, где заканчивается утренняя поездка и начинается дневное веселье — купание, радостные крики, бег к морю и обратно по песку и еловым иголкам. Мама рада, что здесь очень уютно и есть где постирать одежду; папа доволен, что расходы не так уж и велики; детям это тоже известно, пусть и достаточно смутно, и они просто радуются жизни и теплу.