Когда они все так же молча шли рука об руку по дороге после ужина, Билл удивил ее, предложив выпить по стаканчику на ночь. В прежние годы они всегда так делали, сидя на террасе над заливом и наблюдая за местными жителями, пока Билл молча выкуривал сигарету. Постепенно, однако, они стали ощущать, что ужин и без того приносит приятную усталость, и сразу не спеша шли домой.
Патриция улыбнулась и кивнула. Она была рада его предложению, зная, что многого он часто не говорил вслух (что порой выводило ее из себя), но всегда ее понимал. Пока он ходил за напитками, она сидела на террасе. В некоторых домиках возле пролива, как обычно, горел свет. Эти огни казались ей звездами, которые вели их по жизненному пути. Она поняла, что в следующий раз эти звезды уже погаснут, и окончательно осознала, что это последний их визит в Редвуд. Когда она повернулась к Биллу, который шел к ней с бокалами в обеих руках, на глазах выступили слезы.
— Я знаю, — тихо сказал он, садясь напротив нее.
Он положил ладонь ей на руку и посмотрел на светящиеся окна. Потом поднял бокал, предлагая чокнуться, но она лишь пожала плечами — пока провозглашать тост было не за что.
Он продолжал настаивать, держа перед собой бокал. Что еще более странно, она увидела у него в руке сигарету — а к тому времени он уже почти не курил. Патриция начала подозревать, что его устремленный вдаль взгляд означает вовсе не то, что она думала. Вопросительно вздернув бровь, подняла бокал.
— У меня есть идея, — сказал он.
Стоя у окна и глядя на лес, Патриция отчетливо вспомнила тот вечер. Последнее серьезное решение. Последнее, что казалось скорее шагом вперед, чем топтанием на месте, или, что еще хуже, скольжением под уклон, туда, куда ей совсем не хотелось.
— Мы в свое время говорили о том, чтобы купить участок земли, — сказал Билл. — Где-нибудь подешевле, и чтобы там были деревья.
Они и в самом деле об этом говорили — во всяком случае, говорил Билл. Она слушала и согласно кивала, хотя и не думала, что это когда-либо случится. У них была Верона, и они больше ни в чем не нуждались.
Вот только… теперь Вероны у них больше не было.
— Да, — ответила она.
— Возможно, как раз сейчас и стоит это сделать.
— У нас на самом деле не так уж много…
— Денег. Ничего, на землю хватит.
— Но не на постройку дома.
— Верно. — Он глубоко вздохнул. — Как насчет того, чтобы я завтра утром сходил к Ральфу и предложил ему продать один из домиков?
Она смотрела на него во все глаза: именно это ей и хотелось услышать.
— Домик номер два, — сказал он, и глаза ее снова увлажнились. — Думаю, с Ральфом можно будет договориться. Застройщику эти домики ни к чему — они ему только мешают. Им не придется его сносить, а мы его куда-нибудь перевезем.
— Думаешь, получится?
Они проговорили почти час, пока их речь не превратилась в бессвязное бормотание. На следующее утро Билл сделал все, как сказал.
Ральф позвонил по телефону, и полчаса спустя сделка была совершена. Однако Билл не терял времени даром, и к полудню они стали владельцами не одного, но трех домиков. Билл сказал ей, что один будет для них самих, другой для кабинета, третий для гостей. Возможно, для детей. Патрицию это не слишком волновало. Главное, что домику номер два ничто не угрожало. Ей до сих пор хотелось, чтобы они могли остаться в Вероне, чтобы Лоджет продолжал существовать и чтобы ничего не менялось, но, к сожалению, это было невозможно. Ей хотелось повесить на домик табличку, извещающую, что это теперь их собственность. Ей хотелось поставить его на крышу автомобиля и сразу же увезти. Ей хотелось поставить рядом с ним вышку с пулеметом.
После того как они обзавелись тремя домиками, покупка земли превратилась из смутной идеи в первоочередную задачу. Они потратили несколько выходных на поиски подходящего места и остановились на участке чуть севернее Шеффера, на восточном склоне Каскадных гор, в нескольких часах езды от Портленда. Шеффер оказался очаровательным маленьким городком, и земля здесь была относительно недорогой. Вдоль ведших из города дорог были размечены земельные участки, но желающих на них пока не находилось, и некоторые из табличек «Продается» уже начали выцветать. Они купили участок в сорок акров в конце дороги, вместе с множеством деревьев и маленьким холодным озером. Перебравшись через забор с задней стороны участка, можно было оказаться в национальном парке, и вряд ли это могло измениться в ближайшее время. На этот раз домик номер два получил постоянное место.
Остальное заняло не слишком много времени. Они перевезли домики, следуя за ними вдоль побережья в своей машине. Один из них пришлось почти полностью отстроить заново, что повлекло за собой непредвиденные расходы, но, когда Патриция наконец увидела домики стоящими на своих местах, по щекам у нее потекли слезы. Она не стала поворачиваться к Биллу, зная, что ему не нравится видеть ее плачущей.
Домик номер два встал рядом с озером, «офис» чуть дальше, а домик для гостей — по другую сторону. Проведя на своем участке неделю, Билл и Патриция поняли, что именно здесь они теперь будут жить. Они продали дом в Портленде, избавились от большей части своего имущества и полностью посвятили себя сельской жизни. Он оборудовал и обустраивал «офис» и дом для гостей, обучаясь мастерству, которое, как он думал раньше, никогда ему не понадобится. Она приводила в порядок лужайки вокруг домиков, до того как выпал первый снег, а потом сидела у огня с каталогами цветов и семян, строя планы на весну. Рождество они провели в Шеффере, знакомясь с городом, а потом им позвонили дети, что их несказанно обрадовало.
Первого января 2001 года Билл позвал Патрицию на улицу и показал ей скамейку вокруг самого большого дерева у озера, которую он сделал сам втайне от жены. Они вместе сидели на ней, дрожа от холода и потягивая подогретое вино из термоса. Ей было тепло в его объятиях, и казалось, что она счастлива так, как никогда в жизни.
В марте оказалось, что у Билла рак легких. К тому времени, когда он умер четыре месяца спустя, Патриция могла поднять его одной рукой.
На экране — молодая женщина, которая сидит на кушетке и плачет. Продавленная кушетка покрыта темно-коричневым материалом, напоминающим замшу. Видно, что за постелью пытаются следить, но заметно, что она далеко уже не новая. На белой стене позади нее висит зеркало и большая картина с изображением тюльпанов, выполненная не так уж и плохо. Женщина довольно стройная и загорелая, если не считать бледных треугольников на груди; из всей одежды на ней только белые обтягивающие трусики. В правой руке она держит сигарету; левая погружена в длинные каштановые волосы. Лицо помято и залито слезами, глаза открыты, но взгляд их ничего не выражает. На кофейном столике перед ней — большая стеклянная пепельница, два пульта дистанционного управления и полупустая чашка кофе. Сейчас раннее воскресное утро, и судя по всему, женщина испытывает тяжкое похмелье.