Ренар: «Это… ужасно. Я не могу поверить. Памела… Господи…»
Стоукс: «Во что вы не можете поверить? В то, что способны так разделать женщину? Сами удивились, так, что ли?»
Ренар: «Что?! Я не знаю, о чем вы…»
Стоукс: «Да ладно тебе, Маркус. Ты же говоришь со своим старым приятелем Чезом. Мы же с тобой уже об этом говорили, правда? Когда же это было? Шесть, восемь недель назад? Только на этот раз ты не просто смотрел. Я прав? Тебе надоело подсматривать. Тебя сильно задело, что она тебя все время отталкивает. Ну, хватит, Маркус, выкладывай».
Фуркейд: «Не дави на него, Чез. Мистер Ренар, где вы были вечером в прошлую пятницу?»
Ренар: «Разве меня в чем-то обвиняют? Должен ли я вызвать адвоката?»
Фуркейд: «Даже не знаю, мистер Ренар. Мы просто хотим, чтобы вы нам честно обо всем рассказали».
Ренар: «У вас нет ничего, чтобы привязать меня к этому делу. Я ни в чем не виноват».
Стоукс: «Ты же хотел ее, Маркус. Мне известно, как ты ходил за ней по пятам, посылал маленькие подарки, ошивался вокруг ее дома. Тебе лучше во всем сознаться, Маркус…»
Урчание мотора заставило Анни вздрогнуть. Она выключила магнитофон и услышала, как хлопнула дверца. Больше не раздалось ни звука, поэтому она встала с кресла и достала револьвер из сумки.
Маленькое оконце не позволяло ничего рассмотреть, да и ночь выдалась черная, словно деготь. Анни сразу же вспомнила о прошлой ночи. Кто на этот раз окажется ее врагом?
Что-то тяжело стукнулось о пол на веранде. С револьвером в руке Анни вышла из комнаты на площадку лестницы.
– Ник? Это ты?
Она подождала, обдумывая ситуацию, понимая, что отступать поздно. И тут Анни услышала глухой стон, стон боли.
– Фуркейд? – позвала женщина, спускаясь по ступеням. – Отзовись, а то я тебя пристрелю.
Ник лежал на полу, слабый свет из окна падал на его лицо.
– О господи! – Анни засунула оружие за пояс и опустилась рядом с ним на колени. – Кто тебя так отделал?
Ник с трудом разлепил один глаз и посмотрел на нее.
– Никогда не подавай голоса, Бруссар, пока не разберешься в ситуации.
– Боже мой, даже полумертвый ты все равно командуешь.
– Помоги мне встать.
– Помочь тебе встать? Я должна вызвать «Скорую»! Или мне лучше пристрелить тебя и положить конец твоим страданиям?
Фуркейд скривился от боли, когда попытался встать.
– Со мной все отлично.
Анни хмыкнула:
– Ах, простите меня, я приняла вас за детектива Фуркейда, из которого вышибли все дерьмо.
– Точно, – прошептал Ник. – Это я и есть, сладкая. И это мне не впервой.
– И почему это меня не удивляет? Ник медленно выпрямился, по телу пробежала судорога боли.
– Ладно тебе, Бруссар, прекрати кудахтать и помоги мне. Мы вроде с тобой партнеры.
Анни встала рядом с Ником, чтобы он мог опереться на ее плечо. Фуркейд тяжело навалился на нее, и они двинулись вперед, пошатываясь, как парочка пьяниц. Анни оглядела залитую кровью белую футболку и выругалась сквозь зубы.
– Кто это тебя так?
– Друг одного друга.
– Мне кажется, ты не совсем правильно понимаешь смысл этого слова. Куда мы идем?
– В ванную.
Анни протащила Ника по коридору и чуть не упала в ванну, когда сажала его на закрытую крышку унитаза.
– Господи, а ты уверен, что еще жив? – поинтересовалась Анни, садясь перед Ником на корточки.
– Это выглядит хуже, чем есть на самом деле. Ничего не сломано, – заметил Ник, стараясь не застонать, когда спину снова заломило от боли. – Завтра помочусь кровью, вот и все.
Он закрыл глаза, чтобы справиться с головокружением. У него в голове стучало так, словно кто-то молотил десятипудовой кувалдой по железному горшку.
– Принеси мне виски, – проворчал Ник.
– Не выпендривайся, Фуркейд. – Анни заглянула в крошечную аптечку. – У тебя наверняка сотрясение мозга.
– Виски на кухне, – процедил Ник сквозь зубы. Он почувствовал, что трех явно недостает. – Третий шкафчик справа.
Анни вышла и мгновенно вернулась с большим стаканом «Джека Дэниелса». Она заговорила первая:
– Я жду объяснений, Фуркейд. И не вешай мне лапшу на уши. Здесь есть бутылочка перекиси, и я сумею ей воспользоваться. – Анни поставила стакан на край раковины и стала помогать Нику снимать куртку.
– Я сам, – запротестовал он.
– Да не будь ты таким упрямым, ты же едва можешь двигаться.
Ник сдался и позволил ей снять с него куртку и наплечную кобуру с револьвером. Каждое движение требовало от него неимоверных усилий. Он попытался стянуть с себя окровавленную футболку, и боль снова впилась ему в спину, словно Ди Монти со своим проклятым черенком от лопаты опять оказался рядом. Анни начала снимать с Ника футболку, и ее руки замерли. Ярко-красные рубцы покрывали спину Ника, из них сочилась кровь, вокруг уже проступили синяки.
– Господи! – выдохнула Анни. Она, должно быть, причинила ему невыносимую боль, когда обхватила его за талию, помогая войти в дом, а он не проронил ни звука. «Чертов упрямец, – подумала она. – Вероятно, он получил то, что заслужил».
– Пустяки, – отрывисто бросил Ник.
Анни промолчала, но ее движения стали осторожнее. Пальцы Анни коснулись его ключиц, ее грудь оказалась на уровне его глаз. Ванная комната вдруг стала маленькой, словно телефонная будка.
Фуркейд отклонился назад, Анни отступила на шаг, как будто они оба почувствовали это странное притяжение. Он стянул майку и бросил на пол. Его широкую грудь с рельефными мышцами покрывали густые темные волосы, узкой дорожкой спускавшиеся по плоскому животу и пропадавшие за поясом джинсов.
Анни тяжело сглотнула и отошла к раковине.
– Я жду объяснений, – напомнила она, подождала еще немного, пока раковина наполнилась водой, и намочила губку.
– Я поехал повидаться с Маркотом. Его друг неверно воспринял мой визит.
– Могу себе представить. – Анни осторожно смыла кровь со ссадины на щеке Ника. – Я уверена, что ты, как всегда, был просто очарователен – с упорством параноика обвинил его во всех смертных грехах и назвал дьяволом во плоти. Что вообще ты там делал? Ты нашел что-то в телефонных счетах Донни?
– Нет, но мне не понравилось, что вокруг этого дела как будто витает запах Маркота. Я хотел проверить его клетку.
– И вместо этого получил по морде. Неосторожно с твоей стороны.
Так оно и было. Фуркейд тысячу раз повторил это себе во время дороги домой, показавшейся ему бесконечной. Он был упрям и к тому же просто переставал соображать, когда речь заходила о Дювале Маркоте.