И красивая девочка, переводчица, искоса глядя на меня, вдруг сказала:
— А ты ведь, знаешь, злая ведь!
— А?
— Ты — злая, говорю.
— Кто?
— Ты! Ты! Злая.
— Пппо… по… почему? — удивилась я такому повороту. Вроде как слышала я краем уха, что красивая девочка О. говорила о каком-то сотруднике, потом о каком-то платье и вдруг с какого-то перепугу переключилась на меня.
— Потому что ты очень злая! — ответила красивая девочка.
— Но почему? Почему?
— Госссподи, какая же ты злая! — Девочка закатила глаза.
Странный разговор, подумала я. К нему прислушивались уже и водитель автобуса, и другие экскурсоводы, и несколько вернувшихся туристов с сувенирными пакетами из знаменитых выставочных черновицких салонов.
— Очень. Очень злая. Чрезвычайно злая.
— Ну… Объясни, докажи… Приведи примеры.
— Ты очень и очень злая! — продолжала уверенно красивая девочка. — Ты ужасно злая, — с видимым удовольствием, видя нарастающую мою растерянность, повторяла и повторяла девочка.
— Я не могу понять… — я назвала красивую девочку по имени, — о чем ты?
— Ты не можешь понять! Конечно, ты не можешь понять! — уверенно продолжала красивая девочка. — Да потому что ты злая! Запредельно злая!!!
— Но…
— Никаких «но», очевидно — ты очень, очень злая. Все же видят, — девочка обвела строгим взглядом серых своих прекрасных глаз замерших в недоумении любопытствующих, — все видят, ты — злая.
И тогда я пожала плечами. И тогда я взяла в руки книгу. И тогда я встала. И тогда я подошла к красивой девочке, и тогда я врезала этой книгой красивой девочке по голове.
И, размазывая слезы по красивому лицу, красивая девочка провыла:
— Ну вот, я же говорила, прошу всех быть свидетелями, что она — злааааайааааа-ааааа-аааа…
Когда-то мы с фотографом Иваном случайно перепутали время и место действия, о котором должны были сделать репортаж, и по ошибке попали в большой Дом культуры на семинар учителей одного богатого буковинского села М. Когда я поняла, что мы ошиблись, было уже поздно. Кто-то меня там узнал, нас с фотографом усадили. И неловко было срываться — начался детский концерт. Ну я подумала, вот закончится, мы найдем серьезный повод и улизнем.
Дети вначале читали вечный непотопляемый «монтаж», который я сама помню с детства: обязательные дежурные стишки-поздравления, где из года в год подставляются разные фамилии или названия организаций, но после на сцене танцевали, играли в народном оркестре и пели, а это было прелесть как хорошо, у молдаван эту способность, эти удивительные таланты никакая власть никогда не отнимет. Мы с Иваном притопывали ногами, кивали радостно головами в такт. Концерт подошел к концу. Я, скорчив озабоченную физиономию, поднялась было, но директор дернул меня за рукав и предупредил, мол, сейчас будет самое интересное. И дальше было действительно самое интересное. Не то чтобы очень радостное, но невероятно любопытное, все как я люблю — полная бессмыслица. В финале замдиректора школы по воспитательной работе срывающимся от предвкушения реакции голосом объявила:
— А сейчас лучшая ученица школы Н.Н. зачитает письмо протеста, которое мы предлагаем подписать всем присутствующим. И на ваших глазах, — с горящими глазами пообещала заместитель директора школы по воспитательной работе, — мы отправим его в Министерство культуры. Мы его вместе отправим. Все пойдем на почту и отправим! — рубила кулаком воздух заместитель директора школы по воспитательной работе.
Подумала я: «О, ну наконец оковы рухнули в самом неповоротливом, косном, твердолобом идеологическом пространстве — в школе. Наконец — обрадовалась я — наконец и здесь свобода радостно, с хлебом-солью наперевес, встречает нас у входа, а братья уже подготовили мечи, чтобы их отдать».
— Ох, — шепнула я Ивану-фотографу, — хорошо, что мы ошиблись и попали сюда. Расчехляй быстрей камеру. Сейчас-сейчас мы сделаем потрясающий репортаж! — шептала я горячо, вдохновленная амплитудой, которую набирал голос заместителя директора школы по воспитательной работе.
На сцену вышла красивая нарядная девушка и, старательно произнося неродные ей слова на русском языке, громко, торжественно, усердно артикулируя, прочла:
— «Коллективное письмо от школьников 10 класса средней школы села М. N-ского района. Мы, учителя и учащиеся средней школы, возмущены… опечалены… падением культуры… нравственности… Требуем снять с показов в кинотеатрах нашей страны… кинофильм «Маленькая Вера». Потому что там сплошной разврат. А мы молодые… — Девушка даже задержалась на этой фразе, возможно в чем-то засомневавшись, но завуч по воспитательной работе одобрительно кивнула, и девочка стала читать дальше.
Бедная, она дочитала этот жуткий тяжеловесный сталинский донос с тем же трагическим декламационным подвывом, провозгласив в финале:
— Как сказал кто-то из классиков: «Любовь спасет мир».
Самое ужасное было то, что старшеклассники гуськом стали подходить к заранее подготовленному столу и под сурово-одобрительными взглядами наставников это письмо подписывать.
— Блииииииин… — сказал фотограф, — это чего такое творится?! (Он сказал другое слово.)
— Оно не творится, оно продолжается, — сообщила я, пробираясь к чтице, чтобы спросить, а смотрела ли она эту самую пресловутую «Маленькую Веру». И спросила. Девочка отрицательно покачала головой.
Ничего не изменилось с 1937 года.
Письмо бойко подписывалось. Фотограф Иван придержал меня за локоть, зная мою импульсивность и взрывные реакции. Я все же подошла к заместителю директора по воспитательной работе, стоявшей в позе торжествующей коронованной особы, и заметила ей, что «какой-то классик» — это Достоевский. И конечно, любовь тоже спасает мир, но все-таки Достоевский сказал по-другому, он сказал, что мир спасет красота.
— Да, к слову, а что ж вас так возмутило в этом фильме? — уже прощаясь, поинтересовалась я.
— Как что?! — Заместитель директора по воспитательной работе наклонилась к моему уху и низко, почти басом сказала: — Они ж там в открытую… это…
— Что «это»?
— Ну… это…
— Что?! Что?!
— Та ну вас! — Заместитель директора ухмыльнулась и шепотом сообщила опять мне на ухо: — Они там, — и заместитель директора по воспитательной работе проиллюстрировала свои блудливые подмигивания непристойным жестом, — они там занимаются половым актом!
Ну ладно… К чему это я? Ах, вот. Через много лет, этим летом, в конце августа на региональной учительской конференции ей, этой постаревшей, заматеревшей учительнице, в прошлом заместителю директора по воспитательной работе, вручали какую-то серьезную педагогическую награду.