— Капельницу, — кивнула она, словно прочитав его мысли.
— А разве собакам ставят капельницы? — спросила Штопка. — И как же?
— Они от нас мало отличаются, — ответил врач. — Размерами только. Потому и капельница детская.
Он открыл портфель, достал одноразовую капельницу, какой-то раствор в большой бутыли, резиновые жгуты.
— Найдите что-нибудь, к чему можно подвесить бутыль с раствором. — обратился доктор к Штопке.
Та заметалась по комнате, схватила бамбуковую вешалку с рожками, на которой в спальне висели халаты.
— В самый раз, — сказал доктор, снова ставший для Штопки Айболитом. — Теперь придется нам всем подождать. Минут сорок пять-час, не меньше.
— Почистим ему кровь, — сказала медсестра Таня.
— Таня, глюкозу, — время от времени говорил он, и сестра подавала ему нужную ампулу.
Пес покорно лежал на боку, позволяя людям, пахнущим болезнью, делать с ним все, что им заблагорассудится. Ведь рядом стояла Хозяйка, а раз она считает, что так нужно, значит, так и есть. Чак даже не шевельнулся, когда человек с неприятным запахом туго перетянул ему лапу, и только слегка дернулся, когда он больно уколол ее иглой.
— Умница, хороший песик, — Штопка гладила Чака по голове. — Молодец. Теперь нужно лежать.
Лежать на боку было неудобно, мешала капельница, болела от укола лапа, но сил на сопротивление не было. Постепенно боль притупилась, сильно захотелось спать.
— Теперь ему уже не больно, но придерживать нужно, а то игла выскочит и все наши труды пропадут даром.
Чак лежал, чувствуя, что постепенно дурнота исчезает, а приходит усталость. Он закрыл глаза и вспомнил себя щенком. Какой же он был тогда глупый и ничего не понимал в жизни! Иногда даже не мог понять, кто живой, а кто нет. Малышом он думал, что машины — это большие вонючие звери, а лифт — грозное страшилище, и только потом понял, что вещи неживые, просто люди умеют заставить их двигаться, как они умеют открывать белый шкаф на кухне, в котором лежат всякие вкусные вещи. И все-таки забавно вспоминать себя маленьким и глупым. Одно Чак знал точно — ему повезло, как ни одной другой собаке на свете. У него были самые лучшие на свете хозяева.
Постепенно боль и жар спали, стало легче дышать, и Чак задремал.
— А я думала, нужно выбривать шерсть, чтобы капельницу ставить, — сказала Штопка.
— Многие так делают, — отозвалась Таня, — но это потому, что не могут сразу найти вену. Олег Глебович — виртуоз.
— Перестаньте, Танюша, — сказал Айболит. — Мало ли чего не умеют делать дилетанты.
— Коновалы, — кивнула Таня.
— А вот это вы зря. Коновал — старое название ветеринара. Я и есть коновал, и тем горжусь, — засмеялся Айболит.
Штопка видела, что, по мере уменьшения уровня жидкости в бутыли, Чак дышит ровнее, и отчаяние стало отступать. Жаль, что Митя, как всегда, на работе. Вдвоем было бы легче.
Наконец час прошел. Доктор быстро выдернул иглу из лапы и помазал место укола.
— Спасибо вам, доктор, — сказала Штопка.
— Но вы понимаете, что лечение нужно продолжать. Мы очистили кровь, снизили температуру, поддержали сердце, но до выздоровления далеко. Возможно, капельницу придется поставить еще раз, а может быть, и не один.
— Да сколько угодно, только бы спасти его! — воскликнула Штопка, провожая доктора и его помощницу. — Может быть, сразу день назначим?
— Нет, звоните, — покачал головой доктор, и, помолчав, добавил задумчиво. — Как еще дело повернется. Медсестра потрепала Чака по голове.
— Красивая собака!
Они с доктором переглянулись, и Таня сказала:
— На всякий случай оставьте бутыль и все ампулы, мало ли, кому-то другому придется работать, он будет знать, что было сделано.
— Но разве… — удивилась Штопка…
— Ну, конечно, мы приедем, если сможем, — улыбнулась Таня. — Поверьте мне, все будет хорошо.
Штопка вернулась в комнату как на крыльях. Чак выглядел значительно лучше. Он стоял посреди разгрома в гостиной, виляя хвостом.
Теперь Штопка была уверена — Олег Глебович и Таня спасут Чака. И оттого хотелось кружиться по комнате, подпрыгивать до потолка, совершать еще какие-нибудь невообразимые глупости, хотя собственной собаке демонстрировать дурашливость и несерьезность хозяйки, пожалуй, было бы несолидно.
— Прорвемся, Чак! — сказала Штопка псу. — Все будет хорошо.
В тот день Дмитрий вернулся домой раньше обычного и в хорошем настроении. В конце концов, преступники — это часть работы, но может быть у сыщика не мировая скорбь, а просто хорошее настроение. Хотя бы потому что выдался солнечный день, или по другому несерьезному поводу.
Вечером позвонила Агния и сказала, что они с Глебом и Герой уезжают в Усть-Нарву. Ну что ж, должна же им улыбнуться судьба.
То, что у природы нет плохой погоды, верно далеко не для всех мест. Бывают такие, где нет как раз хорошей. Например, если вы идете или едете по набережной Фонтанки в час пик. Там, что жара, что холод — одинаково противно. Усть-Нарва, или как ее правильно теперь называют, Нарва-Йисуу, принадлежит к местам с противоположной «ПОРОДНОСТЬЮ». Здесь всегда хорошо.
Вообще, кто бы ни придумал провести конференцию журналистов северо-западной Европы в этом месте, был совершенно прав. Двухэтажные уютные корпуса бывшего санатория Министерства обороны бывшего СССР выглядели весьма живописно в прозрачном сосновом лесу. Дорожки ветвились среди черничников, вереска и зарослей малины, вливаясь в центральную асфальтированную аллею. Она вела от главного здания к воротам. Другой конец терялся в песчаных дюнах, плавно переходивших в широкий пляж. Песок здесь мелкий и очень светлый, в нем часто попадаются раковины балтийских моллюсков. В общем, рай на земле!
А какой контраст с оставленным на несколько дней Питером! Ни обшарпанных фасадов, ни бомжей, ни злобной милиции, ни бесконечного Веселовского с Жириновским по телевизору. Вежливость, чистота, порядок А то, что спонсорами были шведы, добавляло еще один штрих — роскошный с точки зрения современного россиянина стол.
— Глеб, ты посмотри, это же копченый угорь!
— Угу, — соглашался Глеб, — очень вкусно.
Агнии приходилось только вздыхать, вспоминая о том, что незадолго до приезда сюда она села на особую китайскую диету и, как ей казалось, действие ее уже начало сказываться. Диета была хороша тем, что ее можно нарушать. Но Агния подозревала, что недельное обжорство на конференции вряд ли можно квалифицировать как нарушение. Видимо, придется отложить похудение до возвращения в Питер. В конце концов, жила же она и раньше не балериной!
Кроме потрясающей еды, были еще рабочие совещания, выступления, доклады. Семинар назывался «Журналистика и культурное наследие». Поэтому сюда попала именно Агния, журналистка не совсем безызвестная, а не Зинкин. Бориса Синельникова пригласили, как корифея жанра.