— Стало быть, из Кингисеппа, российские граждане? — переспросил Дмитрий.
— А то кто же?
— Придурки вы, вот кто! — не выдержал Дмитрий. — В стране работы до черта, а они — теплый кров, ежедневное кормление. I
— Дима, им бы. санобработку сделать, короче, вымыть. И переодеть, — вмешалась Мила. — Есть тут у вас баня какая-нибудь?
— Нам-то откуда знать? Нас в баню не водили.
— Я заметил в доме газовый водогрей, — пусть пока отмываются, а я схожу за Андресом. Нужно все это запротоколировать, — предложил Осаф Дубинин. — Надеюсь, после этого ему вряд ли кто учинит политический скандал.
Скоро пришел Андрес. Ему показали яму, где держали людей, все те же трупы.
— Примерно так я и думал, — повторил он несколько раз. — Это даже хорошо, если кто-нибудь из России пришлет протест. Но думаю, таких дураков не будет. Кому хочется засветиться?
И все же протокол был составлен им очень политкорректно. Он начинался приблизительно так:
«Во время проведения совместных с представителями РФ учебно-тренировочных мероприятий в квадрате У-8 была услышана автоматная стрельба. Так как означенный квадрат арендован гражданином России, на его территорию вошли только представители Российской Федерации».
Дальше перечислялись имена и фамилии. Имя Саввы было взято в кавычки, словно псевдоним.
— Мы сегодня ночью проверили документы аренды, передали их вашим. Андрей недавно позвонил, сказал, что арендатор уже пять лет, как значится мертвым. То есть кто-то с его паспортом приехал к нам и оформил все документы.
— Обыкновенная история, — прокомментировал Дмитрий, — мы на это наталкиваемся постоянно. Хоть гонца на тот свет имей для выяснения обстоятельств.
— Этих троих мы допросим и отправим в Кингисепп, не волнуйтесь. Может быть, они знают, как выглядел тот, который казнил охранников.
— Это было бы неплохо, — согласилась Мила. — У нас есть только предположения…
Савва подумал, что знает это в точности один только он.
— Савва Тимофеевич, вроде бы вы сказали, что знакомы с этой личностью? — повернулся к нему Дмитрий.
— Это было предположение, но я ошибся. Это явно совсем не тот человек, о котором я подумал, — ответил чересчур поспешно Савва.
И все поняли, что знать-то он, скорее всего, знает, но держит тайну при себе.
А тот, о ком шла речь, в это время поднимался по трапу самолета, который минут через двадцать улетал в Хельсинки. Пограничному контролю он предъявил эстонский паспорт на имя Петрова Николая Алексеевича, русского по национальности, но гражданина Эстонии. В Хельсинки он предполагал получить другой паспорт, чтобы в тот же вечер улететь в Сан-Франциско. А уж оттуда на других самолетах летать туда, куда звали его дела.
Вечером накануне переезда по маршруту Петербург–Нарва и далее он отправил одну емелю — так молодые юзеры, читай, пользователи, все чаще стали называть электронные послания, e-mail.
«Уважаемый Координатор!
Простите меня за то, что без Вашего ведома с помощью некоторых друзей мне удалось выяснить подробности кончины, а также место захоронения Вашего отца. Он умер в день своего исчезновения от остановки сердца. Простите также и за то, что, не испросив у Вас на то разрешения, я от Вашего имени самовольно установил там, куда был помещен его прах, вместо стандартной плиты с регистрационным номером другую, на которую нанесены все положенные достойному человеку данные. Ее изображение — в аттачменте.
Думаю, нет нужды говорить о том, что эта информация еще более приватна, чем вся остальная».
Не нужно было профессиональному киллеру мирового уровня углубляться в подробности жизни Координатора. К добру это не приводит. Но Николай иначе не мог, потому и отправил это письмо.
Почта почти сразу сообщила о пришедшем ответе. Вряд ли Платон мог так быстро получить и набрать свой ответ. Скорей всего, это было очередное приглашение на чью-нибудь чужую казнь. И поэтому Николай вывел текст со спокойным интересом.
Ему отвечал тот, кого он называл Аналитиком, и чьими услугами пользовался не так часто.
«Дорогой друг!
Искомый Вами объект по-прежнему проживает в США вместе с мужем. У них трое детей — две взрослых дочери, от первого брака мужа, и сын восьми лет. Насколько удалось выяснить, связей с прежней родиной искомый объект не поддерживает, особенно после того, как ей было сообщено о смерти первого мужа и сына-инвалида. С тех пор, будучи полностью погруженной в семейные заботы, она общается только с друзьями нынешнего мужа. Однако месяц назад после окончания курсов «технический писатель» принята на работу в фирму «Трансконтинентальный инжиниринг».
Всегда буду рад Вам помочь своей информацией».
Это послание развеяло последние его сомнения. Жену из узкого круга подозрений, как он и думал, следовало исключить.
Хирург Николай Иванович Пирогов в молодые годы прославился двумя действами. Поучившись за границей, он вернулся в родной Юрьевский университет и при большом стечении народа сделал показательную операцию — за две минуты вскрыл тело больного, вырезал почечный камень и наложил шов. Второе действо было менее аппетитным. Перебравшись в Петербург, он стал замораживать трупы и распиливать их вдоль, поперек, а также под углом. Эта, на первый взгляд, безумная выдумка сослужила огромную пользу науке. В то время врачи с трудом узнавали об устройстве человеческих тел. Пирогов не только распиливал, но и зарисовывал разрезы, а потом создал атласы, по которым стали учиться студенты.
Барханов вычитал эти сведения, учась на первом курсе, и взял их немедленно на вооружение. Когда ректор, снизойдя к необычному деревенскому парню, отправил его на заработки лаборантом в морг, он вряд ли догадывался, что попал в самую точку. Барханов стал здесь неутомимым последователем хирурга Пирогова. Нигде больше не было такой практики, как в этом прохладном помещении, освещаемом тусклыми лампами. Барханов разрезал, изучил и зашил столько усопших, сколько все остальные студенты его группы вместе взятые.
Тогда же он понял, что пальцы для хирурга — такой же значимый инструмент, как для балерины стопа. Он отыскал специальные упражнения и без конца тренировал свои пальцы на гибкость и удлинение. К счастью, ему вовремя успели рассказать историю, случившуюся с другим таким же любителем тренировок — композитором Шуманом. Тот, желая достичь высшего совершенства в игре на фортепиано, додрессировал свои пальцы до состояния, когда они попросту отказались работать. И в результате гениальные произведения композитора исполняла его жена, Клара. Барханов как раз подходил к уровню Шумана, но успел остановиться.
Когда он добрался до четвертого курса, кто-то из молодых профессоров назвал его «нашим Гэтсби». Писателя Фитцджеральда Барханов не читал, но еще в деревне прочитал про Мартина Идена. Тогда он настолько впечатлился этим героем, что несколько раз умолял мать, ездившую в райцентр на педагогические конференции, привезти для него книги писателя М.Идена. В библиотеке таких книг не нашли, а потом старая подслеповатая библиотекарша объяснила матери, что М.Идеи — не писатель, а литературный герой. Это несовпадение жизненной правды и литературного вымысла очень расстроило Валю Барханова. И все же Мартин Идеи, несмотря на свой печальный конец, надолго остался его любимым героем и помогал студенту лепить свою судьбу. На вступительном экзамене по английскому Барханов сразил всех своим чудовищным произношением. Вернее, никакого произношения у него не было: он читал, как было написано в учебнике и, скажем, слово «день» произносил, как «дау».