— Ляжешь со мной? Я спать хочу.
Мана взяла Исияму за руку и повела его в спальню. В комнате стояла двуспальная кровать, занимавшая почти всю ее площадь. Вокруг кровати были разбросаны еженедельные женские журналы. Исияма уложил Ману и задернул шторы. Нашел вешалку и повесил на нее свой единственный рабочий реквизит — костюм, снял рубашку. Мана лежала в том самом платье от «Фэнди», в котором она приходила в клуб и которое ей совершенно не шло. Платье было помято. Девушка лежала молча, глядя в потолок. Как только Исияма лег, она тут же оказалась у него в объятиях. Подумав про себя, что платье еще больше помнется, Исияма протянул руку, чтобы расстегнуть молнию, но Мана стала сопротивляться.
— Я не такая, чтобы сразу с тобой спать. Я не какая-нибудь дешевка.
— Извини.
Мана заглянула Исияме в глаза и повторила:
— Я не какая-нибудь дешевка.
— Хорошо, я понял.
— Да что ты понял? Ты же хост.
Исияма не знал, что на это ответить, и погладил девушку по пересушенным, секущимся волосам.
— Прости, я просто секс не люблю. Ты, пожалуйста, не спи, пока я не засну.
— Хорошо.
Мана заснула не сразу. За окном пробуждался город. Прислушиваясь, Исияма лежал, обняв Ману и стараясь не шевелиться. Проснулся он после полудня оттого, что кто-то сжимал его мужское достоинство. Прикосновения девушки были механическими, будто делала она это из чувства долга. Исияме стало ее жалко. Он отстранил руку Маны.
— Успокойся, не надо этого делать.
— Почему? — Мана заглянула Исияме в лицо, будто ребенок, которого только что отругали. — Я твоя должница.
— Ничего ты мне не должна. Ты же секс не любишь.
Исияма поднялся с кровати и стал собираться. Кадзуко обещала ему помочь снять квартиру. Мана наблюдала за его сборами — растрепанные волосы закрывали лицо.
— Я вчера про секс сказала тебе неправду. Обними меня!
— Может, лучше займешься этим с молодыми парнями?
Исияма сказал это вовсе не потому, что собирался следовать совету Мияо — не спать с клиентками клуба. Просто девушка не казалась ему привлекательной. Мана проникновенно произнесла:
— Я тебе неприятна?
— Да нет же. — Исияма привлек Ману к себе. — Не поэтому.
— Тогда оставайся у меня насовсем.
Поднявшись, Исияма натянул через голову футболку и повернулся к Мане:
— О чем это ты?
— Живи со мной. Тебе делать ничего не надо. И из клуба уходи, я буду зарабатывать.
— Ты же не хочешь там работать.
— Не хочу, но к работе в офисе я не приспособлена. И эта сойдет.
На лице Исиямы было написано сомнение. Мана стала отчаянно умолять его остаться.
— Я тебя очень прошу! А то смотри, порежу себе вены.
— На мне долг висит. Человек мне помог, надо вернуть.
— Сколько? — Кровь прилила к лицу Маны, искаженному тревогой. Если вопрос был только в деньгах, Мана не готова была уступать. — Я заплачу за тебя.
— Триста тысяч.
Интересно, что сказало бы это дитя, если бы он признался, что на самом деле должен двести миллионов. Возможно, стала бы настаивать, что вернет и такую сумму. Для нее в жизни все можно было измерить деньгами. Исияма почувствовал что-то похожее на уважение. Он бы так не смог. Мана соскочила с кровати, прибежала обратно в комнату, неся роскошную сумку от «Фэнди». Извлекла из сумки пухлый кошелек и стала отсчитывать купюры.
— Вот. Триста тысяч. Иди верни, скажи, пусть подавятся, скажи, что у них не выйдет помыкать тобой за такую ничтожную сумму.
Исияма горько усмехнулся, сомневаясь, стоит ли брать деньги.
— А что я буду делать, если останусь?
— Ну, хотя бы играть в патинко [24] .
— Это я что же, альфонсом буду, получается?
Забеспокоившись, что ее слова задели его, Мана погрузилась в молчание. На самом деле Исияме было на это наплевать. Он будет делать то, чего никогда не делал. На этот раз — пусть его содержит женщина. Это тоже может оказаться забавным. Мана резко подняла на него взгляд.
— Ты будешь защищать мои тылы.
Видимо, решила, что если перефразировать ее слова, Исияме станет легче. Исияма печально улыбнулся, эта наивная попытка показалась ему ужасно милой.
— Тылы защищать?
— Я терпеть не могу, когда ко мне презрительно относятся. Ты будешь жить со мной, только я хочу, чтобы ты стал на якудзу похож. И мне повеселее будет. А то сейчас ты уж больно стильно выглядишь, со мной плохо сочетаешься. Я себя неловко чувствую.
Исияма неожиданно вспомнил кое о чем. Когда он учился в старших классах и ходил в театральный кружок, приятель из кружка попросил его помочь с декорациями. Исияма нарисовал декорации. Это был интересный опыт. Он понял, что удачные декорации меняют выражения лицу актеров. Если изобразить безмолвный темный лес, то у артистов лица становились беспокойными, если нарисовать заснеженную равнину, то казалось, что актерам холодно. Исияма так увлекся, что уже подумывал, не стать ли ему художником-декоратором. Вот об этом моменте своей жизни он сейчас и вспомнил. Если Мана изменится благодаря его присутствию рядом, этого ему будет достаточно. Он решил, что будет исполнять роль, о которой его просила Мана. Исияма решил попробовать с ней пожить.
Жить, став декорацией в спектакле. Это и была жизнь альфонса. Было бы хорошо стать зеркалом, отражающим мир, к которому стремится Мана. С первого взгляда задача представлялась ему сложной, но оказалось, что если смотреть на Ману как на милую, славную девушку, то задача была совсем простой. Встречать и провожать Ману. Если Мана хочет поесть, найти то, что она хочет, и отвезти ее туда. Спросить, что ей нравится, и сделать заказ. Положить еду на тарелку. И быть нежным в мелочах. В каком-то смысле такая работа походила на обязанности хоста. Исияме эти обязанности не только казались пустяковыми, но и доставляли радость.
Клуб, в котором работала Мана, находился на окраине Сусукино. Работать она заканчивала в девять, к этому часу Исияма подкатывал к клубу на «БМВ». Мана требовала, чтобы парковался он на самом видном месте. Когда клуб закрывался, девушки гурьбой выпархивали на улицу. Мана в свои двадцать три года уже была старожилом. Ее коллеги были моложе двадцати или чуть за двадцать. На юных личиках густой слой косметики, выражения мрачные. Облегчения оттого, что работа закончилась, в них не чувствовалось. Ощущалось лишь какое-то уныние в их телах.
— Ну ладно, пока. Хорошего вечера.
Мана подбежала к машине и помахала коллегам рукой, на лице торжество: смотрите, я не такая, как вы все! При виде Исиямы и иномарки глаза у девиц от ревности стали колючими. Вместе с тем на лицах было написано презрение к престарелому альфонсу. Таким образом им удавалось восстановить душевное равновесие. Прикидываясь, что им все равно, девицы ушли догуливать, оставив Ману и Исияму наедине.