И ведь убедила его, Глеб выпалил:

– Кто-то взял его, понимаешь? Кто-то из своих!

– В таксопарке? – дошло до девушки, из чего логически вытекало: – А раз взял, значит… отдал тому, кто убил Рудольфа Хоруженко с девушкой и подкинул улики против тебя? Вор знает убийцу?!

– Да. Я уверен, было так. Санька, я ведь ни разу в жизни ту девушку, Ию, не видел.

– А кого подозреваешь? – подхватила она, сейчас не до лирики.

Но в этом и была главная проблема, Глеб не мог остановить выбор ни на одном человеке, он грустно покачал головой: никого.

Санька успела пообещать, что в лепешку разобьется, но правды добьется. Патетично, героически, наивно, но в неискренности ее никто не посмел бы упрекнуть. Разумеется, Глеб исполнился благодарностью, однако на нее уже не осталось секунд, к тому же сейчас важно другое. Он, зная характер свояченицы, успел наложить запрет на ее сыщицкую деятельность:

– Не смей нос совать в это дело! Адвоката нанимай, долби его, чтоб работал, а сама не смей, иначе тебе оторвут голову. Не поняла еще, что кто-то ва-банк пошел? Значит, сметет всех, кто захочет выяснить правду. Следаки пусть ищут эту самую правду, а ты не смей!

Свидание закончилось.

4

– Клянусь, я не знаю, что у них произошло! – Римма Таировна молитвенно сложила руки, ей осталось только слезу пустить.

У Крайнего возникла мысль, что эта полная женщина панически его боится, она и дышать стала тяжело, как астматик, скорей всего, это симптом сердечного заболевания.

– Да успокойтесь, – сказал Крайний, – я же не арестовать вас приехал, а поговорить. Расскажите, что знаете или видели… случайно видели и слышали. У меня даже протокола нет. Ну? Когда вы видели Ию и Рудольфа последний раз?

– Последний? – задумалась та. – Перед смертью. Рудольф Тимофеевич приехал в офис… с Ией приехал и… велел, чтоб я подготовила документы Андрея, он его уволил. Ну, я подготовила… А Андрей очень полезен был, у него такая голова хорошая…

– И что? – не позволял отступлений Крайний. – Что-нибудь произошло в тот день между Рудольфом и Андреем?

Она смущалась и явно не хотела выглядеть сплетницей, не хотела навредить кому бы то ни было и в то же время врать не умела.

– М-да. Стены здесь, вы сами видите… все слышно. Ну и места немного, хочешь не хочешь, а услышишь даже шепот…

Андрей заскочил в офис во второй половине дня, полагая, что шеф погорячился и успел остыть. Он отказывался верить, что его вышвырнули за борт, как балласт, а если вспомнить, сколько идей Андрей привнес и воплотил на фирме, сколько прибыли получил шеф благодаря ему – как уйти, не поговорив с Рудольфом еще раз?

Но когда он увидел непримиримые глаза, выражавшие настрой Рудольфа, человека жесткого, даже жестокого, пожалел, что пришел. Андрей неплохо изучил его мимику: эти сжатые губы, будто Рудик выполняет физически тяжелейшую работу, раздувающиеся ноздри сами по себе говорили о накале, а сжатые кулаки просто мечтали вписаться в лицо Андрея. И поскольку исход беседы стал очевиден (теперь осталось только собрать вещи), в Андрее заклокотало самолюбие, он решил не дать Рудольфу лишний раз упиваться собственной властью, пошел в наступление:

– Какого черта ты взбесился?

– Считаешь, я тебе должен что-то объяснять? – зарычал Рудольф, сдерживаясь с трудом, его желание кинуться с кулаками на заместителя было очевидным. – Да как ты посмел сказать Варгузову о моем новом решении? Кто тебя уполномочил? И уж совсем мне непонятно: ради чего? Ради того, чтоб тебя вышвырнули? Так ты добился своего.

– Откуда такая уверенность, что осведомителем был я?

Рудольф кинул документы с авторучкой на стол, скрестил на груди руки и теперь олицетворял собой главу разведывательного центра, которому до крайности приятен диалог с завалившимся резидентом:

– Посмотришь на тебя, вроде умный, а элементарных вещей не понимаешь. Расчеты, друг мой. Это же очень простое умственное действие: вычисление. В момент подписания договора в офисе находился ты… Не надо отрицать! – не позволил он открыть рта Андрею, когда тот попытался это сделать. – Ия тебя видела. Уж прости, ей я верю. Ты сидел у Риммы Таировны, которая вне подозрений, как жена Цезаря, а больше никого в тот момент здесь не было.

– А разве сделка была тайной?

Андрей фактически признал, что вынес информацию за пределы офиса. Возможно, это произошло неосознанно – не все люди обладают достаточной выдержкой, чтобы не распустить язык и тем самым не навредить себе. Эта фраза вырвалась спонтанно. Скорей всего, сыграл роль фактор наслоения: увольнение, потеря приличной зарплаты, маячившая бесперспективность, пренебрежительно-унизительный тон шефа и… много чего, влияющего на эмоции, а Андрей относится к эмоциональным людям. Вырвавшаяся фраза взбесила Рудольфа, он перешел на крик, так как тоже был подвержен эмоциям:

– Это мое дело, когда, что и кому говорить! Ты, работая у меня, не имеешь права даже свое мнение высказать, если я тебя об этом не попрошу. Как ты посмел своим бабьим языком касаться Ии и меня?.. Нечего ответить?.. Тогда пошел вон. И запомни на будущее: не стоит кусать руку, которая тебя кормит.

На скулах Андрея играли желваки, глаза помутнели – он взбесился не меньше Рудольфа. Конечно, винить было некого, однако жить с этой мыслью, а также менять весь уклад жизни без ответного выпада крайне тяжело. Надо же оставить и себе приятные воспоминания: мол, да, я дурак и говнюк, немного забылся, но ушел, хлопнув дверью.

– Скажите, тоже мне, кормилец нашелся, – процедил Андрей яростно. – Ты подсунул Варгузову подлянку, а списать все хочешь на меня, заодно выместить на мне злобу? Не выйдет. У нас с тобой были неравные возможности, но если б они уравнялись хотя бы на неделю, ты попал бы на мое место, а я на твое. Потому что ты ничтожен во всех смыслах, ты ноль без предков жены, их связей и так далее. И Ию держишь при себе пустыми обещаниями, но когда-нибудь и она поймет твою плебейскую сущность…

В него полетел стул, на котором до этого Рудольф сидел. Это случилось внезапно и слишком быстро, чтоб увернуться, тем не менее Андрей успел подставить руки и завалился со стулом на стену, слава богу, на капитальную. Впрочем, стеклоблоки, как утверждали строители, антиударные, хотя, к счастью, никто не пробовал пробить их собственным телом.

Из соседнего кабинета прибежала Ия, убедившись, что Андрей жив, кинулась к бледному Рудольфу:

– Успокойся! Умоляю тебя, оставь его!

– А я спокоен, – сказал Хоруженко, отстраняя ее в сторону, и повторил Андрею: – Пошел вон. И чтоб больше здесь никогда не появлялся.

Ух, какой взгляд послал тот Рудольфу – Ия поежилась и, проследив за стремительно-демонстративным уходом Андрея, в изнеможении опустилась на второй стул. Рудольф заметался по кабинету, вытирая платком шею, лицо, но вдруг осознал, что платок-то стирался и гладился женой, брезгливо отбросил его, не заботясь, куда он упадет. Римма Таировна сидела в своем отсеке как мышка, боясь пошевелиться. С каким бы удовольствием она очутилась в этот миг далеко отсюда! Ведь чужие тайны и конфликты ни здоровья, ни счастья, ни денег не принесут, а вот неприятностей – сколько угодно.