Он зашагал по улице, растворяясь в темноте, как нечто призрачное, чуждое. А она нафантазировала: порвет на ленты, прибьет, уничтожит… Это психоз. Из-за Виктоши. Вздохнув посвободней, Ия спохватилась, припомнив, что их обоих пока связывают бюрократические условности, крикнула вдогонку:
– Костя, раз мы встретились, может, обсудим развод?
Не оборачиваясь, он весело бросил через плечо:
– Разводись – кто тебе мешает? Сама все делай, мне некогда.
– Если ты тянешь специально… Я не вернусь к тебе!
– А я не зову назад, ты разве не заметила? Зовут, когда простили. А я не прощу тебе обман, измену. Не прощу за то, что ты мою жизнь и карьеру зарезала. Ты мне не нужна, более того, ты мне противна.
Не удалось решить вопрос с разводом, а еще раз встречаться с Константином не было охоты – как же тут не расстроиться? Но и это отошло на второй план, потому что начались страхи. И ее напрягала тишина вокруг – ни прохожих, ни автомобилей. Да и темнота кругом действует на психику угнетающе, ибо там, где не видит око, прячутся причудливые вымыслы, леденящие душу. Ее каблучки застучали мелкой дробью по тротуару, Ия иногда срывалась на бег, но быстро уставала.
Вообще-то она не трусиха, но что-то ее беспокоило, наверное, необъяснимая смерть Виктоши, мысли о которой преследовали ее постоянно. Одно совершенно точно: ей страшно. А почему не должно быть страшно ночью на улице, случайно опустевшей в этот миг и час? А если вовсе не случайно, если по велению высших сил, которые никто не признает (вслух), но они властвуют над каждым человеком со времен каменного века?
Проехала машина, как фантом, только подчеркнув избранность момента и, разумеется, не развеяв пустые, безосновательные страхи. Ие мерещилось, будто несется она по тоннелю, а по бокам, прячась во тьме, за ней следят много пар глаз, сотни, тысячи…
Константин стоял напротив Крайнего, смотрел ему прямо в глаза и отчего-то насмешливо (видимо, бравировал) закончил:
– Я следил за ней. Довел до самого дома, чтоб, не дай бог, с ней ничего не случилось, ведь первого меня затаскали бы. Нет, как вам это? Моя бывшая спасибо не сказала, когда я ее выручил, нет, она наехала на меня. Ну не су… простите! Она мне изменила, еще и наезжает! Жалко, не видел, кого выручаю, иначе бы не вмешался.
– Откуда вы знаете про Викторию?
– Ну, вы даете! Представьте, я даже знаю, где она жила. Недавно приехал к ней домой, ждал с час, она не появилась. На следующий день на работу поехал, она мне подбирала тарифы, ну, много чего советовала, да и вообще… мы с ней остались в хороших отношениях. Я даже хотел жениться на ней, назло бывшей. А мне девчонки: убили Викторию.
– У вас есть автомобиль?
– Есть. Наша «десятка», хотите взглянуть?
– Нет.
– Так что, уважаемый господин следователь, если б я хотел убить бывшую, убил бы в тот вечер – очень подходящее оказалось место и время. Сознаюсь, искушение было велико.
Юрий Петрович прошелся к окну, из которого открывался замечательный вид на сад – его мечту, до сих пор не осуществленную. Только распрощается с работой и начинает присматривать домик с участком на окраине, а тут назад зовут. Так и не добирается до своей мечты.
– Это ваш дом? – спросил он Константина.
– Теперь мой. Тетка была бездетной, умерла год назад от онкологии, дом оставила мне.
– А что же вы с Ией квартиру снимали?
– Здесь удобств нет, – процедил Константин, всяческое упоминание о жене его раздражало, будто она была еще жива. – Ей хотелось поближе к работе, чтоб магазины были рядом. А чем здесь плохо? Я бы отвозил ее и привозил, но теперь понимаю, что ее не устраивало: после работы она попадала бы сразу под мой контроль.
– Вам ее не жаль?
Константин задумался, покусывая нижнюю губу, видимо, оценивал, какая из эмоций берет верх.
– Когда как, – нашел он золотую середину. – Иногда до слез обидно, что она ушла. Если б со мной была, сейчас мы не говорили бы о ней в прошедшем времени. Но она выбрала Рудика, вам, должно быть, известно, какой он мерзавец. Ее выбор меня до сих пор бесит.
Больше у Юрия Петровича не имелось вопросов, не исключено, что в будущем они появятся, а пока надо бы еще с одним воздыхателем потолковать. Крайний попрощался, попав в сад, несколько минут постоял, восхищаясь свежим воздухом и особой атмосферой, которая бывает лишь в заповедных местах, к коим он причислял сельскую местность.
Крайний открыл дверцу машины, да так и замер, глядя вдаль. Как же тут не замереть, когда идет… цаца на каблуках! Оп-ля, она заметила его. Замедлила шаг, потом вовсе остановилась, не дойдя метров пять. Не спуская с нее глаз, Крайний шагнул навстречу и с услужливой улыбкой открыл заднюю дверцу, приглашая девушку в салон автомобиля.
Попалась Санька, конечно, классически – не отвертишься, мол, шла мимо или случайно забрела в этот район. Сюда не забредают, а приезжают на общественном или личном транспорте. Вздохнув и не скрывая досады, она залезла в машину, Крайний захлопнул дверцу, сел за руль и, натягивая ремень, ехидно поздоровался:
– Здравствуй, внученька. Рад-рад, что встретил тебя, дорога будет нескучной. А тебе как повезло – отсюда до ИВС далеко.
– Что такое ИВС? – насторожилась Санька.
– Изолятор временного содержания. Я тебя туда определю. На сутки. А потом еще на двое.
– За что? – вытаращилась «внучка».
– За помехи следствию, – разворачивая машину, рявкнул Крайний. – Я тебя предупреждал, чтоб не лезла? Предупреждал, что это может быть опасно для жизни? Или ты меня за своего дедушку держишь, которого слушаться необязательно?
– Но я…
– Молчать! Теперь узнаешь, кто я! Посидишь, авось не понравится там, в следующий раз крепко подумаешь, прежде чем лезть в игры с убийцами.
– Не имеете права, – робко сказала она.
– Я? Ха-ха-ха-ха… – расхохотался Крайний. – Если б ты, детка, знала, сколько раз я нарушал чужие права. А ну говори, чего притащилась к Трипольскому? Хотела разведать, не он ли убил? Так он даже мне не сказал.
Дед был достаточно зол, чтоб любое ее слово добавило ему злости, но Санька набралась смелости и нагло выдвинула ультиматум:
– Если засадите меня в свой ИВС, не расскажу, кто и где украл полотенце Глеба, а потом отдал убийце.
Юрий Петрович свирепо глянул в зеркало над лобовым стеклом, но Санька смотрела в окно и не заметила молний из его глаз. Вот так девочка попалась! Когда говорят «упрямый», возникает образ агрессивного человека, подобного ослу или быку. Санька не агрессивна, но ослиного упрямства у нее хватило бы на десятерых.
Для начала Крайний решил выдержать паузу, мол, я зол, страшно зол. Приехав в район, где располагалась прокуратура, он остановился у кафе, велел Саньке выходить, потом привел ее в зал и приказал сесть за столик. Она сняла свою дурацкую куртку и повесила на спинку стула, потом села, Крайний мимоходом оценил ее фигуру и поставил «пять». «Пять», «пять» – не меньше.