На самом деле «Строймастер» ни при чем. Она сидит в конторе, в то время как все нормальные люди давно ужинают по домам, потому что Дима собирался вечером заскочить в офис. Он уехал к заказчикам сразу после обеда и сказал, что вечером, скорее всего, заглянет. Вот Ольга и ждет.

В конце концов она поняла, что ждать дальше бесполезно, – ни один идиот не потащится в офис в половине одиннадцатого вечера. Ольга сгребла бумаги в ящик стола, заперла кабинет. В офисе было пусто, ни одной живой души. Даже уборщица уже ушла. Ольга направилась к лифтам, свернула за угол и нос к носу столкнулась с Грозовским.

– Дим! Я думала, ты уже ушел.

– Я только пришел.

Они были совсем одни в пустом офисном коридоре. Все случилось очень неожиданно. Ольга даже не успела испугаться. Просто подошла к нему, встала на цыпочки, потянулась и поцеловала.

Грозовский молча ухватил ее за руку и потащил по коридору на выход. Они целовались около машины, а потом – в машине, потом – в лифте, по дороге на сорок первый этаж. Жил Грозовский под самой крышей свежеотстроенной высотки.

Ольга считала, что за десять лет замужней жизни успела узнать о сексе все. Оказалось – не знала и десятой части. Она и представить не могла, что шестичасовой марафон на ковре в гостиной – это только начало. Все ее представления о занятиях любовью оказались лишь вершиной айсберга, и Грозовский раз за разом утаскивал ее на глубину, туда, где были скрыты истинные наслаждения. Она выныривала на поверхность, задыхающаяся, обессиленная, но едва отдышавшись, кидалась в омут с головой – снова, и снова, и снова… И она считала сексом то, чем они занимались со Стасом?! Господи, какая же она была дура!

Ольга перевернулась на бок, приподнялась на локте, потянулась за бутылкой «Перье», чудом уцелевшей в этом погроме. По спальне разбросаны были подушки, скомканная простыня валялась на полу рядом с перевернутым креслом. И когда они умудрились кресло перевернуть?..

Грозовский со стоном сел на разгромленной постели, потянулся за водой:

– Ну, ты даешь… А я-то думал, в провинции скромные нравы…

Ольга потерлась головой о его голый живот:

– Я даже представить себе не могла, когда впервые к тебе на работу пришла…

– Сомневалась в моих способностях?

– Ничуть я не сомневалась в твоих способностях! Я в своих сомневалась. И вообще… Во всем…

– Перестала?

Она улыбнулась, как сытая кошка, забрала воду, поставила по кровать:

– Пока не знаю…

– Не знаешь?!

– Нет…

– Ну давай попробуем разобраться…

Потом они лежали на кровати, будто выброшенные на берег жертвы кораблекрушения. Сил не было ни говорить, ни шевелиться. Зато Ольга совершенно перестала сомневаться в своих способностях. И во всем остальном – тоже.

В офис они приехали к обеду. Ольга бы и вовсе никуда не поехала, но позвонил адвокат, Илларион Израилевич. Он собрал миллион необходимых бумаг, но для того, чтобы начать дело, требовалось собрать еще десять миллионов справок, характеристик, квитанций, и прочего, и прочего… Пришлось Ольге выбираться из койки и ехать сначала в банк, потому что Иллариону Израилевичу требовалась выписка с ее лицевого счета, а потом в контору…

В тот же вечер Грозовский предложил Ольге переехать к нему, на сорок первый этаж.

…Она работала в два раза больше обычного, занималась любовью до полного изнеможения, помолодела на десять лет и думала, что навсегда избавилась от прошлого. А потом появился Стас. И оказалось, что никуда ее прошлое не делось.

Было начало ноября. С утра пошел мокрый снег, и дороги тут же развезло в кашу. Машина – новенькая, всего месяц назад купленная – была вся в грязи, и Ольга, подъезжая к дому, думала, что с утра надо будет заскочить на мойку.

Она загнала машину на подземную стоянку и пошла к подъезду. Рядом с будкой охраны топтался какой-то мужик, дымил сигаретой. Завидев Ольгу, мужик отшвырнул в сторону окурок, шагнул навстречу:

– Привет! Ты че? Не узнала?

Она узнала, конечно. Она бы его где угодно узнала.

* * *

Ольга проявила пленки и теперь собиралась печатать фотографии. В свете красного фонаря реактивы в ванночках похожи были на кровь. Ольга покрутила увеличитель, навела резкость… На негативах угадывались лица детей… Вот Мишка, а это – Машка, кажется, на утреннике… Одну за другой Ольга опускала фотографии в ванночку с закрепителем. На бумаге медленно проступало изображение… Стас. Стас. Снова Стас… Ни Мишки, ни Машки, ни утренника – один только Стас, на всех фотографиях. Откуда он тут? Почему?

Ольга рывком села на кровати, закрыв лицо руками. Рядом заворочался Грозовский, приподнялся на локте:

– Ты что? Опять? Хочешь, чаю принесу?

– Нет.

– Тогда валерьянки?

Ольга помотала головой. Не хотела она никакой валерьянки.

– Тогда водки? – не унимался Дмитрий.

– Нет.

– А пистолет?

Ольга покосилась на него. С ума сошел, что ли?

– Зачем?

– Ну как? Застрелиться и не жить.

Ольга прижалась к нему, поцеловала в висок:

– Дим, ты бы спал, а?

– Ну разумеется. Я буду спать, а ты страдать. Прелестно.

Грозовский еще немного полежал, потом натянул халат и потащился на кухню. Потянуло сигаретным дымом, зашумела вода. Пришла Ольга, уселась за стол, скрестив под креслом босые ноги. Смотрела, как Грозовский докуривает, как наливает сок в высокий стакан.

– Тебе налить?

Кивнула, взяла стакан, а у самой руки дрожат.

Грозовский широко, во всю пасть, зевнул. Он ненавидел рано вставать. А еще ненавидел проблемы. И всегда старался их по возможности быстро и безболезненно решать.

– Твой упырь приедет к двум часам, а сейчас полседьмого. – Грозовский налил еще соку, залпом выпил. – Тебе, матушка, надо себя в руках держать. Нельзя так распускаться.

Ольга смотрела снизу вверх, виновато, как нашкодившая собака:

– Я стараюсь, Димка.

Но он все не унимался.

– Оно и видно, как ты стараешься. Легли в четыре, между прочим. И в полседьмого – подъем. А я потом на совещании засну.