«Все мы немного ассирийцы»…
Вильям Сароян
…«И чуть-чуть молдаване»
Серафим Ботезату
— Так вот ты какая, наша Италия!!!
Серафим Ботезату зажмурился и часто-часто поморгал. Но город, расползшийся под ним в низинах холмов, не исчезал. Дома, построенные из белого камня, были также ослепительны, как радость Серафима и его попутчиков. Они, сорок пять молдаван, стояли в маленькой роще на холме подле столицы столиц, самого Рима, и все никак не могли поверить в случившееся. Наконец-то они в Италии! Наконец-то жизнь стала ясной и простой. Как раньше. Как в детстве. Позади молдавское село Ларга. А значит, позади бедность, молдавская разруха, постылая земля, которую обрабатывай, не обрабатывай, а получишь все равно от кукурузы кочерыжку. Впереди — Рим! А значит, впереди необременительная работа на стройке какой-нибудь, — в сравнении с работой в поле все необременительно, — для мужчин, а для женщин — уборка дома богатого итальянца, за которого, глядишь, и замуж выскочить можно…
… Серафим оглянулся на попутчиков и едва не впал в грех гордыни. Ведь именно благодаря ему все они сумели ночью выбраться из какого-то болота в низине маленькой и грязной реки, где их оставили люди, переправлявшие молдаван в Италию.
— Все, дальше не едем, опасно! — сказал проводник, чернявый юноша, уж больно смахивающий на цыгана, что ларгачанам не очень-то понравилось. — Но если скинетесь по десять евро с носа, проведу до самых римских домов!
Люди отказались. За четыре дня пути до Италии проводник собрал с них, кроме тех четырех тысяч евро, что все заплатили за дорогу и работу на месте, по пятьсот евро, не меньше. По десятке за ночлег, по двадцатке за еду, по тридцать евро — за взятку словацкому полицейскому… Дальше дорогу сами найдем, решили люди! Тем более, что у них был Серафим! Все в Ларге знали, что Серафим Ботезату давно и безнадежно влюблен в Италию. Десятилетним мальчиком он случайно нашел в полуразрушенной сельской библиотеке альбом «Виды Рима» и с тех пор для общества пропал. Нашел где-то в районном центре самоучитель итальянского языка, читал все, что хоть как-то было связано со страной его мечты, Италией. Тогда, в восьмидесятых, это не поощрялось. И Серафима считали дурачком. Но знал ли кто тогда, что через каких-то двадцать лет тысячи и тысячи молдаван поедут работать в эту самую Италию? И Серафим, — над которым смеялись все, от сельских пастухов и их подопечных, до председателя колхоза, — станет главным авторитетом Ларги. Он старательно учил итальянский язык все двадцать лет, перебивался с хлеба на воду и все ждал, когда судьба забросит его в Рим. И вот, он возле города своей мечты: трепещет и даже чуть сожалеет, что все это случилось так быстро.
— Каких-то двадцать лет, — с огорчением бормочет Серафим, — всего двадцать…
Односельчане почтительно ждали. Единственным, кто знал итальянский, и, значит, от кого они все зависели, был Серафим. Именно он, слушая плеск воды, определил:
— Это река, неподалеку Рим, в Риме одна река, и называется она Тибр, следовательно, мы стоим на берегу Тибра!
Люди, пораженные размахом мысли Серафима, молча следили за его умозаключениями. Серафим, вспомнив примерно, как выглядел Рим на картах из журнала «Эхо планеты», что он выписывал, когда всесоюзная подписка еще существовала, вывел людей подальше от воды в рощу, и они стали ждать утра. Пока солнце не сняло покрывало с Рима и не явило им его, — заспанного красавца, — в полную стать. Правда, несмотря на то, что лица были восхищенные у всех, причины его были у людей разные. Серафим, например, уже заранее предвкушал посещение музеев, театров и просто бесцельную ходьбу по кривым улочкам Рима. Остальные рассматривали Рим исключительно утилитарно, как место, где им, наконец, улыбнется удача. И все они получат работу. Работать, конечно, придется и Серафиму — четыре тысячи евро, собранные с таким большим трудом, нужно отработать. Но это было для него вторично… Так или иначе, но цель у них всех совпадала. Рим!
— Взгляните на город, — взволнованно воскликнул Серафим, — этот город построен на холмах! Величественная картина! Правда, я не вижу Колизея, да и базилики Святого Петра пока не видать, но город ведь настолько велик, что все сразу и не увидишь!
Жители Ларги, села трех километров в длину и четырех в поперечнике, восхищенно вздохнули.
— Серафим, — робко спросила одна из путешественниц, Родика Крецу, — а когда мы уже сможем спуститься в город? Я мечтаю умыться, переодеться и немножко полежать на кровати, а не на сырой земле…
Люди одобрительно зашелестели, как роща — осенней листвой. Все четверо суток автобус с сельчанами, — оформленными как две команды по керлингу и две — по подводному плаванию, — ехал только ночью. Днем водитель съезжал в придорожные кусты, тщательно маскировал машину кустарником, и сельчанам велели особо не шуметь и из автобуса не выходить. За четверо суток все они, как образно выразился Серафим, пережили еще одно турецкое иго. Многие даже жаловались, что стали меньше ростом. Но водитель был непреклонен и суров.
— Кто не хочет в Италию, — покрикивал он на недовольных, — выметайтесь из автобуса!
Никто не хотел не хотеть в Италию, и люди терпеливо продержались четверо суток. И оставаться на месте, пусть даже и в километре от заветной цели, больше им было невмоготу. Серафим понимал их, ему и самому невмоготу было. Ведь за то время, что они мучились в автобусе, им ни разу не довелось ни один итальянский город днем увидеть. Все только ночью, да ночью. Изредка автобус тормозили полицейские, и Серафим с замиранием сердца следил в окошко, прикрывшись одеялом, как проводник группы торгуется за право ехать дальше. Потом проводник забегал в салон, зловещим шепотом называл сумму побора с каждого, брал деньги и выскакивал на дорогу, как ошпаренный. Денег никто не жалел. Крови бы своей не пожалели. Ведь Италия для сельчан была местом, прибыв куда, ты получал искупление прежних грехов и обретал новую жизнь. Так какая разница, сколько денег оставлять в старой, если впереди, — огромные заработки по семьсот, а то и девятьсот евро в месяц?! Если бы людям сказали совершить самоубийство, после которого их ждет Италия, они бы и это сделали. И в этом они были похожи, — подмечал начитанный Серафим, — на жителей Европы, ожидавших Апокалипсис в 1000 году.
— На все люди стали готовы, — с сожалением шептал Серафим, — совсем вызверились да отчаялись…
Но понимал, что люди, конечно, в этом не виноваты. Уж больно опостылела всем нынешняя жизнь в Молдавии. А на бунт молдаване никогда способны не были, вот и осталось им одно — бежать. Когда в Ларге объявились представители туристической фирмы, которая, по слухам, отправляла наших в Италию, возрадовались все. Отец Паисий, благообразный священник двух Митрополий, — Молдавской и Бессарабской, — отслужил по этому поводу в сельской церквушке благодарственный молебен. Собирался даже крестный ход провести, да погодные условия не позволили. Холодный град посек остатки поздних урожаев и, постепенно превратившись в ледяной дождь, сделал дороги жиже самого жидкого киселя.