– Опять не слушаешь!!! – хлопает он ладонью по столу. – Вова, Вова… – качает укоризненно головой.
– Я уже тридцать лет Вова, – огрызаюсь я, но мне и правда неловко, и я стараюсь сконцентрироваться.
– Тридцать лет как, – шамкая, передразнивает он. – Что за школьная манера, оправдываться?
Он прав. Я вообще инфантильный. Прячусь от бытия, как говорит моя матушка, а уж она-то знает в этом толк. Сама всю жизнь от него прячется. А когда мне читают по этому поводу нотации, ухожу в себя. Смотрю в какую-нибудь точку и думаю о чем-нибудь своем, например, об ассирийцах, на барельефах кото… Стоп! Облажаться больше двух раз за минуту было бы слишком. Встряхиваю головой и, моргая, гляжу на директора. Тот доволен.
– Прояви себя, – просит он, – и я пойду тебе навстречу.
– Покажи, что ты можешь. Что умеешь, – разводит руками, показывая необъятные возможности рынка, директор.
– Докажи всему миру, что ты не просто тряпичную башку зверя можешь таскать, не просто заменить свою башку башкой божества третьего круга Диснеевского пантеона, – говорит директор. – Но что ты способен проявить Инициативу.
А уж это, по его мнению, даст мне все. И деньги, и возможности, и все такое прочее. По его разумению, стоит начать выслуживаться, как это делает тот же придурок Микки, так все и получится. Микки-Маус, Человек-паук, а там, глядишь, и сам Бэтмен! Потом заместитель по хозяйственной части, наконец директор аттракционов, потом – руководитель сети розничной торговли каким-нибудь товаром и, как достойный финал, миллионер!
– А что?! – возмущается директор. – Не знаешь, что ли, историю про паренька, который начинал с булок с сосисками, а умер с 198 миллионами в банке?
«Ну и как, очень ему помогли эти ваши двести миллионов?» – хочу я спросить, но хмыкаю и докуриваю сигару. Деньги-возможности-все-такое-прочее.
Только я, если честно, не хочу ни того, ни другого, ни третьего. Все, что мне нужно, это получить роль Микки-Мауса. Чтобы быть не Одним из, а – Единственным и неповторимым. Мышью-Героем. Тем, вокруг кого постоянно собираются толпы детишек и с кем фотографируются папаши и мамаши, в то время как их чадо обнимает за шею тряпичную башку кумира. Нет, я не честолюбив. Просто верю, что это привлечет внимание… Ее внимание. Ее…
– Белоснежка, – вспоминает Караб… тьфу, директор то есть, – погляди, как работает? Всего месяц она у нас, а люди уже в очередь записываются, чтоб она их засранцев малолетних в хороводе покрутила. – Ну, то есть не засранцев, – поправляется он нехотя, глядя на мои поднятые брови, – а детишек, ты же понимаешь, что я любя.
– Конечно, босс, – подтверждаю я.
– Так вот, – вздыхает он с облегчением, – девчонка пришла подработать на лето и уже такие результаты. А Микки? А?!
– Что Микки… – бормочу я, в то время как он глядит на меня с нескрываемым удовольствием, потому что знает.
– А то Микки, что этот двадцатидвухлетний парень, – смакуя слова, говорит директор, – добился своей роли за год с небольшим, в отличие от одного лузера, который шестой год бегает в том же костюмчике, что и еще трое лузеров.
– В смысле я, – уныло переспрашиваю.
– В смысле ты, – говорит директор и со вздохом спрашивает: – Неужели ты ничего, совсем ничего не хочешь от жизни?
– Ну-у-у, – неуверенно тяну я.
– Ты причиняешь боль своей матери, – старается он ударить побольнее, но я в глубине души только смеюсь, хотя приличия ради разыгрываю гнев.
– Спокойно-спокойно! – поднимает он руки. – Не хотел тебя обидеть. Неужели ты не видишь, что все это расстраивает твою мать. Тебе тридцать лет. У тебя за плечами средняя школа. Пять лет на диване. И пять лет здесь, в парке аттракционов. В роли анонимного зверя. Только лишь потому, что мы с твоей матушкой знакомы.
Будь на моем месте другой человек, так он тебя даже отсюда бы вышвырнул! Понимаешь ты это?
– Да, босс, – грустно говорю я.
– Так встряхнись! – просит он. – Встряхнись. Не ходи с разинутым ртом. Будь активнее, веселее. Трепли детишек по щечкам. Щипай мамаш за попки. Конечно, тех, которые хотят, а по таким всегда видно!
– По попкам? – хмурюсь я.
– По мамашам! – хохочет он. – Жми руки папашам. Лезь в объективы. Наливай лимонаду и преподноси малышкам. Танцуй с малышами. Прыгай. Бегай. Скачи, чтоб тебя! Скачи, как лошадь Пржевальского, которой стручок чили в задницу сунули! Стань звездой. Чтобы в парк ходили на тебя! Это откроет тебе возможности. Даст все. Может, даже эта школьница на тебя обратит внимание. А? Белоснежка-то наша.
– Хватит вам, – бормочу я смущенно.
– Хватит мне, – бормочет он весело, расписываясь в документах и протягивая конверт, – вот тебе жалованье за два дня. Учти, за те качели, которые ты поломал, мы с тебя вычли.
– Я же не… – пытаюсь протестовать я, но он уже в мыслях о другом.
– Мы сейчас на пороге больших возможностей! – объясняет он. – Можем заработать кучу бабок. Нам нужен прорыв. Новые программы. Спектакли. Идеи. «Сейчас не зевай, рот раскрывай да деньгу зашибай!» – придумывает он речевку на ходу и, я вижу, очень этим доволен. – Ладно, каналья, – треплет он меня по макушке на правах старого друга матери.
И я в который раз пытаюсь понять: нет, не спали ли они, – это для меня вопрос решенный, спали; пытаюсь понять, не мой ли он отец. Нет, это было бы чересчур, прямо Болливуд какой-то, а у нас тут всего лишь «Парк аттракционов „Сказочный Мир Диснея“ в Кишиневе», хотя, если честно, мне и этого с лихвой и по горло.
– Проваливай, – говорит он. – И помни.
– Да-да, – уныло отвечаю я.
– Веселее! – подмигивает он.
Я улыбаюсь, как положено сотруднику «Парка аттракционов „Сказочный Мир Диснея“ в Кишиневе», и мы с директором хором исполняем корпоративную речевку, которую придумал он же, конечно. Директор верит, что все это дерьмо – речевки, гимны, Золотые Правила Фирмы – поможет нам стать процветающим передовым парком аттракционов. Я в этом сомневаюсь, но свои сомнения держу там, где босс советует нам их держать. Под хвостом огромного плюшевого костюма, который таскаю на себе семь дней в неделю без выходных, потому что лето.
Мы даже не поем, потому что голоса нет ни у меня, ни у него – у меня вдобавок и слуха нет, – а читаем. Наверное, думаю я, мы сейчас похожи на двух психов из негритянского района Нью-Йорка, только, в отличие от негров, поем мы не рэп, а какие-то безумные стихи, сочиненные психом. Кто убедил босса в том, что это можно петь, непонятно. Но я кричу вместе с ним, хлопая в ладоши:
эй, выше руки, эй, выше лапы, команда!
сегодня мы победители, сегодня мы порвем всех,
как тузик грелку, эй, команда,
давай, борись за команды успех!
мы – бригада, мы – мафия детских развлечений,