– Енот, ну ты, в натуре, пацан! – говорит мне один из тупых качков, который время от времени играет Черномора, потому что является самым умным из них, насколько кусок мяса может соображать. – Ты нас всех ошарашил. Я думал, ты полный кусок дерьма, а ты у нас этот… Поэт, блин!
– Енот, ты пишешь? – спрашивает меня Снуппи. – Вот уж не знал. Интересно было бы почитать. А впрочем, я не удивлен. Ты такой фантазер, что ничего другого и не оставалось, кроме как идти в писатели. Если, конечно, в тебе были бы эти силы.
– Поздравляю, Енот! – говорит смазливая Горничная Принца, которая время от времени перебивается и в роли Арлекина, а сейчас стоит возле аппарата воздушной кукурузы. – Чертовски приятно, что с тобой работают такие люди.
– Ты звезда, Енот! – говорит мне Спящая красавица.
– Молодец, Енот, – говорит Белоснежка. – Приятно, когда пацан чего-то хочет от этой жизни.
– Ну, для пацана я слишком стар, – польщено говорю я.
– Это в тридцать-то лет? – спрашивает она, хлопнув глазами.
– Посидим сегодня вечером с кофе на лодках? – спрашиваю я. – Ну, поболтаем, полюбуемся небом.
– Почему нет, – произносит она и бросает, уходя, – писатель…
Мой портрет с головой Крохи Енота в руках – я держу его будто рыцарь свой шлем – украшает газетную полосу, которая приклеена к Доске объявлений у самого входа в парк. Это я сам ее приклеил. Купил газету с самого утра, вырвал страницу и приклеил. Выгляжу я очень даже ничего. И впервые начинаю любить свою работу. Я чувствую себя преисполненным. Чем именно, не очень важно. Но я будто чашка, в которую налили до краев. И несу в себе это. Настроения даже костюм Матушки Енотихи не портит. Это даже изысканно в некотором роде.
– Это что еще такое? – спрашивает меня из-за спины пораженная Лена.
– Это отзыв о моей повести, которую я все-таки написал! – говорю я.
– Да ну? – спрашивает она. – А когда?
– Ну, не так давно…
– Хорош заливать, – коротко и зло говорит она. – Что это такое?
– Понимаешь, – объясняю я, – в пятницу же пора предъявлять сценарий…
– Ну, да, – говорит она. – Твой, кстати, ни к черту. Для детских аттракционов не годится. Совсем.
– Да, – говорю я, и меня пронзает обида. – Тем не менее. Я вот решил, что не хочу обламываться к пятнице.
– И? – все еще не понимает она.
– Ну, я написал отзыв на свою книгу, которую еще, собственно, не написал, сослался на московский журнал и отправил его в городскую газету. Ну, им же всегда приятно, когда кто-то из этой дыры чего-то добивается, правда? Они и напечатали текст.
– А, э-э-э, книга?
– Ну, я всем говорю, что авторские экземпляры еще не получил, – говорю я. – Как тебе идея?
Лена смотрит на меня внимательно, надевает голову Микки-Мауса и говорит:
– Знаешь, мне начинает казаться, что ты и правда мог бы писать книги.
– А то! – горделиво выпрямляюсь я.
– Если бы не одно «но». Твоя патологическая лживость перешагнула рамки писательства и расширилась до границ шизофрении. Наворотить такое, чтобы день побыть в центре внимания…
– Не понимаю, что ты хо…
– Ты врешь чересчур много даже для писателя, милый, – терпеливо гвоздит меня Лена. – Это забавно, правда? Ну, то, что ты писателем-то еще не стал, а уже перестал им быть. Упущены даже не возможности, а намерения. Правда, удивительно? У тебя своего рода талант…
– Иди ты к черту! – говорю я.
– Не могу, – говорит она, обнимая меня за плечи, и Микки с Енотом идут, как дружочки, по дороге, – потому что у нас с тобой общее дело, милый. Настоящее, а не придуманное, как эта твоя история на заборе.
– Ладно, – сразу сдаю я назад, – прости. Таков я. Это все от нехватки любви и отцовского внимания. Наверное.
– Возьми себя в руки, – говорит она спокойно, – мне плевать на твои детские комплексы, не пытайся меня ими разжалобить. Ты избавишься от них только тогда, когда сам наплюешь на эти самые комплексы. Сегодня в мужском туалете поставь маленькую камеру. Снимем развлечения нашего босса еще и на видео, и все.
– К пятнице управимся? – спрашиваю я.
– Боишься, к пятнице все узнают, что ты врун? – спрашивает она.
– Нет, – вру я.
– Не беспокойся, – успокаивает меня Лена. – Какая разница, что о тебе подумают сотрудники парка.
– Да, – говорю я, – моего парка.
– Нашего, – поправляет Лена.
– Само собой, – говорю я.
И добавляю:
– Мы же всегда будем вместе.
– Ну, что, дамы и господа, – со скептической улыбкой начинает директор, – я рад приветствовать вас в самом замечательном парке аттракционов.
– Ура, – радостно и громко говорим все мы, каждый про себя посылая старого хрена куда подальше.
Собрание на этот раз проводится в кафе. Старый жлоб расщедрился даже на минералку для молодых людей и сладкую воду для дам и господ старше сорока. Их, типа, уважили. Особенно это должно тронуть Пряничного человечка, которому пятьдесят пять и прогрессирующая форма сахарного диабета. Бедняге раз в полгода отрезают по кусочку ноги. О, совсем немного. По паре сантиметром. Чик-чик. Надо было назвать его Пряничный карандаш, думаю я угрюмо и подливаю под столом в стакан с минералкой немножко водки. Кап-кап в честь чик-чик.
В небольшом с виду кафе пара десятков посадочных гнезд. Каждое представляет собой снятую с карусели машину – ну, как в «Криминальном чтиве», в ресторане, где они ели гамбургеры и пили колу, помните? В каждое может уместиться до восьми человек, и я с удивлением понимаю, что нас много. Чертовски много. Да это целый Диснейленд в кишиневском варианте, мать твою. Снуппи толкает меня ногой под столом, и я на ощупь нахожу его стаканчик, куда наливаю тоже.
– Итак, что же мы имеем на сегодняшний день? – спрашивает директор. – Как вы понимаете, я говорю о сценарии шоу, самого замечательного шоу, которое должно уничтожить наших конкурентов и поднять наш самый замечательный парк до небывалых высот. На первый взгляд все отлично. У меня двадцать восемь сценариев. На второй, мне эти сценарии кажутся слабоватыми. Вот, к примеру, Микки.
– Да? – спрашивает Матушка Енотиха.
– Нет-нет, – говорит директор, – я о нашем бывшем Микки, черт, бедняга. Предлагаю почтить его трагедию вставанием, кстати.
Мы все встаем. Мрачное это зрелище – почти сотня людей с перемазанными гримом и белилами лицами, в костюмах сказочных персонажей, зверей, и у каждого голова подмышкой, да еще и все стоят. Наверное, только у актеров в театрах бывает хуже.
– Садитесь. Кстати, Матуш… то есть, Микки, а что это вы сегодня так одеты? – спрашивает директор.