Я бросаю окурок на рельсы, и ухожу навсегда.

Окна

Тут-то на опушку и выбежали "омоновцы". И, вместо прыжков и стрельбы, которых я

ожидал, устроили настоящий цирк. Просто попадали на землю и смеялись. Им даже

маски пришлось снять, так они смеялись. И, знаете, с тех пор секс для меня -

освоенная, но заброшенная территория. Земля, покинутая не по своей воле. Как

Сахара, которая когда-то цвела и зеленела, а сейчас угрюмо пересыпает песок из

ладошки в ладошку горячего, сухого ветра.

Нет, чисто физиологически к сексу я все еще способен. Но этого ведь недостаточно.

Теперь меня даже окна не прельщают. А ведь когда-то было достаточно одного взгляда

на них, чтобы… Что? О, евроокна из пластика, деревянные или вообще алюминиевые,

распахивающиеся только внутрь, или и внутрь и наружу, с противомоскитной сеткой

или без — это совершенно неважно. Неужели вы думаете, что я из тех маньяков, что

возбуждаются при виде окон, дверей или строительных материалов? Да и есть ли такие

маньяки? Нет, сами по себе окна меня не возбуждают.

Просто я обожал по вечерам приходить во двор дома Иры, и смотреть в ее окно. Она

жила на пятом этаже, — я стоял у качелей, пил пиво, и глядел, все глядел, — и вечером,

когда начинало темнеть, включала свет и раздевалась прямо перед окном. Ира.

Божественная фигура, секретарь — референт у собственного мужа, тридцать два года,

силуэт тела в окне. Ее муж, существо на редкость ревнивое и физически развитое, -

думал, что это мания у нее такая. Раздеваться перед окном. Он не ошибался. Ошибался

он в другом. Вопреки его заблуждению, раздеваться перед окном в освещенной

комнате вечером было не единственной манией его жены.

Второй ее манией был я.

И мы сутки не расцеплялись, когда муж Иры был в командировках. Как бесстыжие

шелудивые дворняжки. Хотя "шелудивые" это словца красного ради. Ира была

ослепительно хороша и ухожена. Как модель. Да она и была моделью, когда выскочила

замуж за этого богатого Гримальски. Работу бросила, но следить за собой не перестала.

В общем, Ира была божество. А я? Просто молод.

Спать с чужой женой, — а особенно с женой одного из братьев Гримальски, известных в

городе то ли бизнесменов, то ли бандитов, — доставляло мне радость и муки. Конечно, я

боялся. Гримальски знал, что его Ира, — породистая худощавая блондинка с большой

грудью, пухлыми губами и глазами цвета электрик, — редкая шлюха. Но, почему-то,

любил ее. И, почему-то, к тем, кто разделял эти его чувства, Гримальски относился

ужасно.

Девять лет назад, — я тогда только из младших классов в старшие перешел, — на весь

город прогремела история о любовнике жены Гримальски.

Бедный парень ехал себе в центре, как вдруг дорогу перекрыл автомобиль старшего

Гримальски, из нее выскочили два разъяренных брата и затолкали беднягу в багажник.

Вывезли в парк, и убивали там сутки. От несчастного осталась одна мошонка. Да и та

без яичек. Гримальски напхали в нее соломы и повесили на ветку рябины. За 15 тысяч

долларов старший брат получил срок условно, а младший (муж Иры) отсидел год. Бог

мой, что чувствовал тот бедолага, что ехал на встречу с красивой блондинкой Ирой в

кафе, а через сутки остался висеть съеженным пустым мешочком где-то в парке?..

Говорили еще о клещах, которыми выдирали ребра… Говорили еще о том, что клещи -

это было не самое худшее…

Я старался, — пусть и без успеха, — об этом не думать. Сила притяжения тела Иры

Гримальски была чересчур велика для меня. Я отправлял ей вечером сообщение

"Раздевайся". И шел глядеть в окно. И Ира, — та, которую хотели все мужчины города, -

раздевалась ради меня. На глазах своего недалекого мужа, который думал, что этот

стриптиз затеян ради него. Я смеялся над ним. Конечно, не сразу. Первые полтора года

я Гримальски очень боялся. С тех пор, как принес Ире пиццу, — я после школы подался

в разносчики, — а ей не понравилось, а я все равно собирался бросить эту гнилую, как

оказалось, работу, и крикнул, ткнув рукой себе в пах "Так закуси этим, детка!". И она

закусила. Бог мой, как она закусила. Потом я узнал, кто ее муж, но сил бросить Иру у

меня не было.

Она дала мне себя на пробу как самый сильнодействующий героин.

Почему она спала со мной? Все просто. Больше никто с ней спать не осмеливался. А

спермы мужа, — она сама так говорила, — этих белков, ей не хватало, нет… Через год-

полтора я Гримальски бояться перестал. Однажды даже забыл носовой платок у них в

прихожей, и Ира меня даже отчитала, но я отнесся к этому легкомысленно. Ерунда,

мол.

— Ты, — сказала она мне в самый бурный наш вечер, — явно его недооцениваешь. Он,

может, и не умник, как ты, но все чувствует…

Мы только что вылезли из ванной, и собирались продолжить в спальне. Прямо на

кровати, где она спала со своим Гримальски. С двухметровым мужиком с гирями

вместо рук и золотой цепью толщиной с писюн 10-летнего пацана! Боже, как я завелся.

Гримальски звонил час назад из Бухареста (мы засекли по определителю) и я ничего,

абсолютно ничего не боялся. Мир был мой. Я уже не разносил пиццу. Я был

практикантом на местном ТВ и даже сделал пару многообещающих репортажей. Я

только что поимел модель старше себя на десять лет и собирался поиметь ее снова. Ира

была моя. Халат Гримальски и его бритва были мои. Мир был мой. Я шагнул вперед,

надавил ей на плечи, сунул в рот член и, наслаждаясь, продекламировал:

— Твой муж — остолоп, чья жена так хорошо сейчас лижет своего любовника,

просто рогоносец, и я сейчас не только тебе в рот сую, я и ему, представляешь, тоже…

Ира чмокала и лизала. Все это напоминало сценку из порнорассказа, который я тайком

написал, и отослал в одну редакцию интернет-журнала (я как раз ждал ответа). Я

напрягся, но что-то мне помешало. Это "что-то" состояло в том, что Ира остановилась.